Константин Сергеевич БАДИГИН
Секрет государственной важности




ОГЛАВЛЕНИЕ
Глава первая
Владивосток, в особняке на Полтавской
Глава вторая.
Товарищ Андрей, уполномоченный партийного центра
Глава третья
Представитель японского командования и американский проповедник
Глава четвертая
Торговый дом братьев Меркуловых с сыновьями и зятем
Глава пятая.
"Синий тюлень" неожиданно поворачивает к берегу
Глава шестая.
О пользе русской бани и березового веника
Глава седьмая
В сталактитовой пещере раздались выстрелы
Глава восьмая.
Желать - недостаточное основание, чтобы обладать
Глава девятая.
Человек-невидимка
Глава десятая.
Все дороги ведут в Рим
Глава одиннадцатая.
На "Синем тюлене" творятся странные вещи
Глава двенадцатая.
Машины не слушают старшего механика
Глава тринадцатая.
Одна голова хорошо-четыре лучше
Глава четырнадцатая
Спектакль продолжается
Глава пятнадцатая.
Федя сдает морской экзамен
Глава шестнадцатая.
На горизонте подозрительный корабль
Глава семнадцатая.
Мы ищем Таню
Глава восемнадцатая
Уссурийский тигр под восходящим солнцем
Глава девятнадцатая
Пароход возвращается, но
Глава двадцатая
Мадам Дитерихс не верит мужу
Глава двадцать первая
Лунная соната
Глава двадцать вторая
Капитан Гроссе хочет разбогатеть
Глава двадцать третья
Судно ложится на обратный курс
Глава двадцать четвертая
Тысяча мешков муки без копейки денег
Глава двадцать пятая
Ворон - птица мудрая, напрасно не каркнет
Глава двадцать шестая
В тайге встречаются разные люди
Глава двадцать седьмая
Охотник за скальпами
Глава двадцать восьмая
Друзья и враги выходят из тумана
Глава двадцать девятая
Перевоплощения фельдфебеля Тропарева
Глава тридцатая
Пароходы должны остаться во Владивостоке
Глава тридцать первая
Гудки сегодня звучат радостно





Глава первая

ВЛАДИВОСТОК,
В ОСОБНЯКЕ НА ПОЛТАВСКОЙ

- Охотское море, не так ли? - Высокий, сухопарый полковник с
академическим значком на кителе не то спрашивал, не то показывал, щелкнув
ногтем по карте.
- Охотское, так точно, - подтвердил моряк, старший лейтенант.
- А это Аян?
- Так точно, Аян.
- Ваш сторожевик прибыл на Аянский рейд в конце июня? - продолжал
полковник, стараясь не смотреть на глуповатое, с бесцветными бровями и
ресницами, покрасневшее от напряжения лицо командира корабля.
- В конце июня, так точно, господин полковник, - торопливо ответил
старлейт.
- В это время на рейде стояла шхуна... э... э... - полковник заглянул в
бумаги, - э... э... "Мария"?
- Так точно; когда мы отдали якорь, там стояла шхуна "Мария". Где-то
хлопнула дверь, из коридора донесся глухой стон... Стихло... В соседней
комнате кто-то неумело пишет на машинке, резко стуча по клавишам: каждый
удар как по голове...
Полковник будто не слышит ничего. А старший лейтенант украдкой вытер
платком лоб: "Да, особняк на Полтавской - не для приятных разговоров..."
Вынул золотой портсигар с замысловатым вензелем, задержал его в руке.
Похоже, он хочет спросить разрешения курить, но не решается.
- Пожалуйста, я - сигару, - искоса взглянув на папиросы, сказал
полковник. Он подвинул к себе душистый деревянный ящичек и взял длинными
пальцами светло-коричневую гавану.
Лицо полковника Курасова было продолговатое, бледное, холеное. Сивые
волосы на пробор. Глаза голубые, недобрые. Гордая посадка головы придавала
ему надменный вид. Отличительный признак - родинки. Кажется, он весь усыпан
коричневыми крапинками, маленькими и большими. Многие говорили ему, что
родинки - к счастью.
Николай Иванович Курасов давно в разведке. Он был честолюбив и незнатен.
В гвардию по бедности не попал. Работа в разведке ему нравилась. Он успешно
бил японцев и немцев на невидимых фронтах. В шестнадцатом году получил чин
полковника и заслужил особое доверие самого царя. С тех пор прошло шесть
лет. Не так уж много. Но это - война, революция, еще война. И вот он здесь,
на краю света и России.
Среди офицеров белого лагеря не было единомыслия. Большинство не
задумывалось над тем, что происходит, жило сегодняшним днем, стараясь урвать
для себя как можно больше. Лучшие погибли в боях. Остались подонки царской
армии, люди без совести и чести. Подобные Курасову встречались редко.
Полковник любил Россию и боролся с тем, кого считал врагом. С японцами у
него старые счеты. "Япония давнишний враг России, - говорил он, - и
сотрудничество с ней противоречит чести русского офицера".
Во Владивостоке ходили слухи, что Курасов знает все про всех; многие
генералы и чиновники побаивались его. Но он не все знал. Сейчас его особенно
заботили партизаны...
- Что делала в Аяне шхуна "Мария", дорогой Моргенштерн? - выпустив
облачко сигарного дыма, спрашивал полковник. - Не скрою, нас это очень
интересует.
- На шхуну что-то грузили, - промямлил моряк.
- Но что именно? По долгу службы вы должны знать! - В голосе Курасова
послышались нотки раздражения.
- На шхуну грузили шерсть, господин полковник, я вспомнил... записано в
корабельном журнале. Да, да, большие мягкие тюки, - заторопился старлейт.
"Зачем я им все же понадобился? - недоумевал он. - Этот полковник, говорят,
помешан на красных. Но, кажется, меня трудно заподозрить в симпатиях к этим
людям. Какого же черта тогда?.."
- Вы можете поручиться, что грузили именно шерсть? - Курасов заметил
растерянность офицера и со злорадством подумал: "Испугался, лейтенантик, а я
утешать не стану".
- Мне сказал об этом сам шкипер. Я его вызывал на сторожевик. Его фамилия
не то Краюшкин, не то Калачев - очень русская фамилия, они так
однообразны... - Моргенштерн помолчал, что-то соображая: - Нет, нет... Ну
конечно же, шерсть! Но, господин полковник, кто вам мешает допросить
шкипера? Он все знает лучше меня.
- Это невозможно. Шкипер сейчас далеко, ушел куда-то в Австралию, и нам
его не достать... Когда шхуна покинула Аян, вы помните?
- Кажется, двадцать восьмого июня, - отозвался моряк. - Мы как раз
отмечали в тот день рождение старшего механика.
- Вам говорил шкипер, куда направляется шхуна?
- В Петропавловск-на-Камчатке. Он еще сказал, что собирается проходить
первым Курильским проливом. А я советовал...
- Но второго июля "Мария" была в бухте Орлиной. Установлено точно. Это не
совсем Петропавловск. Не правда ли, барон?
- Непонятно, - удивился моряк. - Может быть, шкипер брал пресную воду?..
Нет, это отпадает: в Аяне вода превосходная. И вообще Орлиная не по пути в
Петропавловск.
- Вы правильно рассуждаете, - усмехнулся Курасов. - Вот я и хотел бы
знать: что шкипер делал в бухте Орлиной? - Полковник устремил глаза в окно,
забранное решеткой; рука, лежавшая на столе, сжалась в кулак. "Партизаны,
да, да, партизаны, везде партизаны", - думал он.
Перед глазами возникли перевернутые вверх колесами вагоны.
Семья Курасова погибла во время нападения партизан на армейский эшелон
где-то у Байкала: путь был разобран, и поезд скатился под откос. Любое
напоминание о партизанах приводило полковника в ярость. Вообще он признавал
только красное и белое и был совсем нечувствителен к оттенкам.
В личной жизни он был аскет. Спал в своем кабинете на железной
казарменной койке, питался от солдатской кухни. И другой жизни, кроме
разведки, у него не было. Полковник был неверующим, как большинство русских
интеллигентов, и не раз задумывался: не пустить ли себе пулю в лоб? И пустил
бы, не будь всепоглощавшей мысли: надо жить, чтобы продолжать борьбу за
Россию. Он вынашивал большие планы восстановления России, какой ее
представлял.
Сегодня Курасов был особенно зол и угрюм: задача есть, а решения нет.
Командир сторожевика снова закурил, не смея иначе напомнить о себе.
Вдруг он услышал новый слабый звук, обернулся на него. Звонил телефон. В
кабинете было два телефона. На столе - черный, маленький, с никелированной
трубкой. На стене - видавший виды желтый деревянный ящик. Полковник взял
трубку черного аппарата, выслушал, сказал "хорошо". Ни одного вопроса. На
этом разговор окончился.
- Я слышал, вы уходите в море? - дав отбой ручкой телефона, спросил
Курасов.
Старшему лейтенанту становилось все более не по себе в этом кабинете, под
льдистым взглядом его хозяина. Да и все остальное, во что лучше не
вдумываться. Он слышал глухие удары, вскрики, не заглушаемые стенами,
слышал, как по коридору волокли что-то тяжелое, топая сапогами... Кто-то
скверно ругался. Все это нервировало господина Моргенштерна. "Как может
полковник ночевать в этом ужасном месте? - думал он, глядя на солдатскую
кровать под серым шершавым одеялом. - Недаром мне говорили про него странные
вещи".
- Так точно, завтра мой "Сибиряк" должен выйти в море, на патрулирование
берегов, - чуть замедлил он с ответом.
Море... Старлейту прежде всего хотелось выйти благополучно из этого
особняка... Он уже представил свою тетку Монте фон Моргенштерн, сухую и
прямую, как палка: вся в черном, она собирается к адмиралу Старку просить за
бедного племянника, попавшего в передрягу. Но какие все же обвинения
намеревается представить полковник?
Когда моряк открывал дверь в этот дом, погода была превосходная. Сейчас
ему казалось, что город окутан серым туманом, а голубое небо и солнце он
видел очень давно.
Черный телефон то и дело подавал чуть слышный голос. Полковник брал
трубку, слушал, говорил свое "хорошо". Телефон на стене молчал.
- Вот что, дорогой друг, - услышал Моргенштерн. - Мы хотим поручить вам
одно щекотливое дело... Но сначала вы подпишете эту бумажку... Только для
формальности. Проставьте имя, отчество и фамилию, год рождения, чтобы не
перепутать вас с кем-нибудь другим... Тут ваша подпись. Однако помните:
разглашение государственной тайны карается строго, очень строго.
Старлейт послушно прочитал документ, взял перо из рук Курасова и написал
все, что требовалось.
- Так? - выдавил он кислую улыбку, глядя, как бумага исчезает в недрах
массивного сейфа, стоявшего рядом с письменным столом.
- На шхуну "Мария", - в голосе полковника прозвучали наставительные
нотки, - как мы полагаем, погружена пушнина - якутский отборный соболь. Это
миллионы долларов, возможно, до десяти миллионов. У правительства много дыр
в бюджете: главное - нужды армии и флота. Меха украдены у нас из-под носа! -
Курасов на мгновение потерял самообладание. - Минуя Аянские склады, они
попали в трюм этой шхуны. Мы предполагаем, что пушнина выгружена в бухте
Орлиной. - Полковник осторожно, стараясь не стряхнуть пепел с кончика
сигары, положил ее, сцепил пальцы рук и уколол моряка пристальным взглядом
холодно-голубых глаз. - Правительство поручает вам разыскать пропавшую
пушнину. Но в тайне, в полной тайне, дорогой Моргенштерн. Мы уповаем на ваши
способности, на ваш такт... Разнюхайте, поищите. Как только что-нибудь
прояснится, немедленно возвращайтесь... Конечно, вы не останетесь внакладе:
десять процентов от стоимости товара достанется вам.
- О-о, я признателен! - мгновенно оживился старлейт. - Скажите,
полковник, вы уверены, что меха украли партизаны?
- Гм... Партизаны? Возможно, но не будем заранее настраивать себя.
Посидите, я доложу генералу. - Полковник закрыл на ключ ящики стола и,
подгибая длинные ноги, вышел.
Повеселевший старлейт осмотрелся. Прямо перед ним на стене висел царский
портрет. Сбоку - карта Приамурского края, испещренная красными овалами,
треугольниками и стрелами.
Но обстановка кабинета ненадолго задержала внимание моряка.
"Вот это здорово! - думал он. - Проворонить столько пушнины! Ха-ха... И
этот хваленый полковник, как видно, тоже сел в лужу... Сколько я смогу
заработать? Миллионы долларов, десять процентов! О-о, стоит потрудиться!
Если это партизаны, я рассчитаюсь не только за меха".
У барона Моргенштерна были свои причины ненавидеть красных. И сейчас он
кое-что вспомнил.
Родители барона, орловские помещики, всегда отличались жестокостью к
русскому мужику. Когда деникинские полчища рвались к Москве, баронские земли
переходили из рук в руки. Помещики уходили от красных и приходили вместе с
белыми, вернувшись, начинали расправу. По наговорам помещиков много крестьян
было повешено и расстреляно, еще больше перепорото.
Доведенные до отчаяния, мужики подожгли баронскую усадьбу, затолкали
барина в горящий дом и отпихивали вилами, когда он пытался выбраться через
окна.
Об этом старший лейтенант Моргенштерн узнал от матери спустя год. Они
случайно встретились в Крыму, на одном из пароходов, битком набитом
беженцами. Войска генерала Врангеля в панике бежали из России. Мать барона
вскоре умерла от сыпного тифа на палубе парохода.
И старший лейтенант считал своим долгом отомстить. Он ненавидел и
презирал все русское без разбора. Эта мужицкая революция... Как можно
допустить в своем государстве такое!.. Однако он предпочитал скрывать
истинные чувства, прикрываясь злобой к Советской власти.
Во Владивосток он приехал за богатой теткой, чтобы вывезти ее и деньги в
Германию. Деньги... Без них старший лейтенант не считал человека человеком.
И вот теперь золото само идет в руки.
"Завтра же выхожу в море, - решил он. - Никаких задержек". И опять
взглянул на портрет императора.
"Полковник - заядлый монархист", - вспомнил он. Теперь барон чувствовал
себя уверенно: страхи миновали. Глухие удары и стоны чуть не рядом с
кабинетом его больше не беспокоили. Он сейчас просто не обращал на них
внимания. Вот что это за карта с таинственными значками? Интересно бы узнать
у Курасова... А вот и он: послышались шаги, полковник вошел в комнату и
уселся за стол, подтянув ноги.
- Дело сделано, Моргенштерн. Генерал одобрил мой план. Вот он; прочтите,
запомните.
Моряк внимательно, слово за словом, прочитал страничку текста,
отстуканную на ремингтоне.
"Вот что печаталось за стеной", - догадался он. От сильных ударов буквы
пробили бумагу чуть не насквозь. Он представил писаря с унтер-офицерскими
погонами и пудовыми кулаками.
Однако занятная карта у полковника...
- Я хотел бы у вас спросить, - вернув листок, сказал старлейт, - что
обозначено у вас на карте... Вот это, красным цветом?
- Партизаны, - отозвался полковник. - Где краска гуще, там их больше.
Стрела - диверсия, треугольник - небольшой отряд.
- Можно посмотреть?
- Пожалуйста.
Моргенштерн подошел к карте.
Во все стороны от Владивостока расплывались пятна, то розовые, то
ярко-багровые. Железные дороги то там, то тут пробиты стрелами. Треугольники
разбросаны во всех направлениях. Барон особенно удивился двум из них, резко
отчеркнутым прямо на Владивостоке.
- Да, да, везде расплодились, как клопы, - бросил полковник, заметив
недоумение старлейта. - Миндальничаем мы с ними... Почему вы до сих пор не в
нашем клубе? - переменил он разговор. - Правление поручило мне пригласить
вас.
- Вы имеете в виду монархическое общество?
- Конечно. Общество "Вера, царь и народ".
- Но я больше в море, чем на берегу, - нерешительно сказал Моргенштерн, -
кому-то надо охранять границы.
- О, это не беда, подавайте заявление, всего два словл "Прошу принять". Я
дам рекомендацию. Нам будет лестно видеть в числе своих членов дорогого
барона. Почти весь генералитет - члены общества; адмиралы, много влиятельных
штатских. В клубе вы можете встретиться запросто со всеми, в домашней, так
сказать, обстановке. Двадцать четвертого августа в ресторане "Версаль" мы
отмечаем годовщину организации общества. Одних гостей приглашено триста
человек... Ах да, вы будете в плавании, жаль...
Моргенштерн написал прошение - что ему оставалось делать? Вынул кошелек и
уплатил вступительный взнос.
Покрытая красными пятнами карта не выходила из головы старлейта. Он не
предполагал, что партизаны столь многочисленны и активны. "Неужели так
трудно с ними расправиться? Полковник говорит "Миндальничаем". Уж будто
бы... И в этом ли дело?.. Если меха украли партизаны, вернуть их не простое
дело. С самого могут шкуру снять. Недаром Кура-сов так щедр... А все ж таки
миллионы, и один - мой!"
- У меня еще один вопрос, господин полковник. Я на своем "Сибиряке"
отстал от жизни и, знаете, подзапутался: какая у нас власть? Мы слышали, что
Меркуловы свергнуты, образовано новое правительство. А сегодня я сам читал
указ, подписанный Спиридоном Меркуловым.
Старший лейтенант хитрил. Он совсем не плохо разбирался в политике. Но
ему хотелось узнать мнение знаменитого полковника.
- Да, братья "бим-бом" пока непотопляемы, - досадливо поморщился Курасов.
- Адмирал Старк взял их под защиту. Если бы не он, то...
- Контр-адмирал Старк во время этого глупого путча был в бухте Святой
Ольги, - возразил барон. - Он инспектировал патрульные корабли. Я его лично
видел.
- Он был там для отвода глаз, - благодушествуя с сигарой, парировал
полковник. - Надо же соблюдать приличия. А здесь остались его точнейшие
инструкции... Мы смотрели как бы сквозь пальцы, Моргенштерн, но все
видели... Однако недолго осталось куролесить этим братцам... Если хотите,
барон, я попробую объяснить вам, что у нас происходит.
Он откинулся на спинку стула и помолчал, смотря в потолок. Полковник
сейчас отдыхал, проверяя свои мысли. Не часто выпадает время так вот
беседовать в этом кабинете.
- Приморьем управляли три человека, - не торопясь начал он, - братья
Меркуловы и генерал Вержбицкий. Все они часто путали свои интересы с
государственными. В результате наш корабль не раз терпел бедствие.
- Как вас прикажете понимать, господин полковник? - насторожился
Моргенштерн.- Корабль?..
- Очень просто. - Курасов взглянул на тупой баронский профиль. - У
каждого правителя собственная точка зрения и своя линия действия. Но
пересекались ли в одной точке линии этих господ? Они ведь должны
пересекаться, не так ли, барон? Оказывается, нет, получается... э... э...
ложный треугольник, и весьма, весьма большой.
Старший лейтенант навострил уши при этом сравнении. Ложный треугольник,
пеленг... Курасов говорил о вещах, знакомых моряку чуть ли не с детства. Он
даже удивился, откуда сухопутному полковнику известны эти тонкости.
- Что влияет на точность при пеленговании, - бесстрастно продолжал
Курасов, - это вы знаете лучше меня. Главное, кажется, ошибка в поправке
компаса. Ну, и государственный корабль, место которого определено неточно,
каждую минуту может оказаться на рифах.
Барон рассмеялся. Ему очень понравились эти рассуждения. Три правителя, у
каждого свой компас, и все показывают по-разному. Моргенштерн представил
определение места корабля по способу полковника Курасова: верхний мостик
большого корабля, на мостике братья Меркуловы и генерал Вержбицкий. Они
смотрят каждый на свой компас и отдают команды, после которых корабль
швыряет то туда, то сюда...
- Сейчас не время заниматься настройкой их компасов, - зло сказал
Курасов. - Наш корабль уже почти на рифах. Теперь нужна диктатура, твердая
власть. Положение такое: или большевики, или "Боже, царя храни" с помощью
каппелевцев.
- Разве каппелевцы монархисты? - удивился старлейт. - Ходят слухи, что
вашу армию больше устраивает демократическое правительство
- Ер-рунда-с! Пускай говорят, пускай верхняя одежда у кого-то с розоватым
оттенком... Может быть, не знаю. Но подштанники, смею вас уверить, на всех
совершенно белые!
Курасов прекрасно понимал, что офицерский корпус и солдаты не могут
властвовать без поддержки местных сил. Такой силой была дальневосточная
буржуазия, и она отказалась ставить на братьев Меркуловых, то есть помогала
военным. Слишком нагло японский капитал старался оттолкнуть, выпихнуть из
Приморья национальный русский капитал. Слишком безоговорочно поддерживали
японцев Меркуловы. Торгово-промышленная палата зорко следила за всеми
событиями. Местные воротилы согласились на кандидатуру генерала Дитерихса.
Не обошлось без советов американского консула мистера Макгауна. Думая об
этом, полковник усмехнулся. Пожалуй, американцы не дадут японцам
бесконтрольно, то есть без них, хозяйничать на русском Дальнем Востоке. Да и
Дитерихс вряд ли вытянет... Впрочем, в эти свои соображения Курасов не
считал нужным посвящать морского офицера.
- Газеты пишут, - сказал моряк, - о каком-то земском соборе, чтобы
выбрать нового правителя. Кому и зачем нужна эта канитель?
- Генерал Дитерихс слишком монархичен, пожалуй, больше, чем был сам царь.
Он хочет служить молебен по всем правилам.
Черный с золотым ободком телефон опять слабо заверещал, будто через силу.
- Хорошо... Вы настоящий Шерлок Холмс, Соломаха. - На этот раз Курасов
был более разговорчив. - Продолжайте поиски, возьмите еще людей. Гм...
Подтверждаются наши предположения? Вы так думаете?
Полковник дал отбой, расправил закрутившийся шелковый шнур. Заметив
любопытный взгляд моряка, он сказал:
- Час назад на рельсах найден изуродованный труп. Врачи говорят, что
смерть наступила раньше, чем колеса разорвали тело... Обнаружены три пулевые
раны, одна - в сердце. Стреляли из нагана, почти в упор. В кармане пиджака
этого человека нашли пропуск аянского коменданта на имя Ивана Белова. -
Курасов положил сигару. - Вот так, дорогой барон, теперь я утверждаю, что
Иван Белов состоял в партизанской шайке, укравшей соболиные меха.
- Но кто же его бросил под поезд? - вырвалось у Моргенштерна.
Полковник развел руками.
- Сожалею, но мне пока неизвестно. Надеюсь, что именно вам удастся
разъяснить многие подробности. Кстати, как команда на "Сибиряке" - там нет
каких-нибудь розовых?
- Таких нет. Половина команды черноморцы. Пришли со мной на "Франце
Фердинанде", люди абсолютно надежные. Но остальные... - барон скорчил
гримасу, - гм... распустились. Есть подозрения, но пока ухватиться не за
что. На флоте, господин полковник, мы поддерживаем добрые старые порядки. В
вашем вкусе, - добавил он, усмехнувшись. - На вечерней перекличке команда
поет "Боже, царя храни". Ну, и священники оставлены на всех кораблях.
- Я рекомендую твердой рукой очистить сторожевик. - Лицо полковника снова
стало строгим, глаза злыми. - Если у подозрений недостает фактов,
направляйте таких людей с пакетом на мое имя. Факты найдутся. Однако, барон,
- полковник посмотрел на часы, - в четыре у меня деловое свидание. Не смею
вас больше задерживать.
Офицеры раскланялись.
Проводив старшего лейтенанта, Курасов захлопнул кабинет на замок и
переоделся. На улицу он вышел в превосходном сером штатском костюме и шляпе,
с плащом на руке.

Глава вторая

ТОВАРИЩ АНДРЕИ, УПОЛНОМОЧЕННЫЙ ПАРТИЙНОГО ЦЕНТРА

Утро было хорошее. Вдали, в голубоватой дымке, виднелся покрытый лесом
разлапистый Русский остров, закрывающий от моря бухту Золотой Рог. В небе
плыли легкие облака. В бухте почти безветренно. Изредка на лазоревой
поверхности сверкал пенистый барашек... В пролив Босфор медленно вползал
зелено-белый пароход с длинной, как макаронина, трубой; над ней поднимался
черный дым; он догонял жемчужные облака и лениво уплывал вместе с ними
куда-то в сторону моря.
От острова шла шампунька. Она медленно приближалась. Китаец-лодочник,
стоя на корме, без устали поворачивал весло то вправо, то влево. Он мурлыкал
себе под нос что-то очень протяжное, монотонное. Весло однообразно
поскрипывало в уключине. Под плоским носом журчала вода. Парус на бамбуковой
мачте слегка шевелился от чуть заметного дыхания ветерка.
Шампунька проскользнула возле огромного серого корпуса японского крейсера
с золоченой хризантемой на форштевне и направилась к Эгершельду. Теперь стал
виден и пассажир в синей робе и серой кепке, полулежавший в лодке. Он
задумался и не замечал резких вскрикиваний чаек, кидавшихся на остатки пищи,
выброшенные с борта крейсера. Пассажир Василий Петрович Руденко был плотный
человек средних лет и среднего роста. Правая его бровь была приподнята и
рассечена шрамом. От безделья мысли в голове Руденко густо наползали одна на
другую. Он вспомнил свою нелегкую жизнь.
"Скоро пять лет, как отгремела Октябрьская революция. По всей России
рабочий и крестьянин крепко взяли власть в свои руки, а наша доля -
по-прежнему хоронись в лесах и сопках. В Приморье полно белогвардейцев: и
оружием грозят, и кусают больно. Генералов - пруд пруди... Русский народ
державу свою строит, а у нас правители, будь им неладно, торгуют народом. А
что сделаешь? Сила солому ломит. Народу-то в Приморье не густо, в газетах
писали - полмиллиона едва наберется. А Москва далеко.
Интервенты... В России их и след простыл, а у нас до сих пор японцы на
шее сидят, да и другие норовят, что плохо лежит, ухватить".
Василий Петрович поднял глаза на иностранные суда, дымившие на рейде.
"Ишь ты, откуда только не набежали! - думал он со злобой. - Все за русским
добром... А может быть, мне только чудится?" - подшутил он сам над собой.
Руденко зажмурил и вновь открыл глаза. Перед ним, как и раньше,
раскинулась лиловая гладь, стоял босой лодочник, лениво ворочавший веслом. И
по-прежнему стояли на якорях чужеземные пароходы...
Китаец курил длинную трубку, серебристый дымок быстро таял в прозрачном
воздухе.
На лиловой поверхности бухты вдруг забил фонтан. Руденко не сразу
догадался, что это кит зашел в бухту. И опять потекли думы. "Богатый у нас
край... а живется простому народу туго. Ох, туго... А все почему?! В России
партия всеми делами ворочает, а у нас коммунистов травят. Во Владивостоке
десять партий, а может быть, и дюжина наберется. Как пауки в банке, дерутся
за власть. Если счесть - четырнадцать "правительственных" переворотов
устроили. И все из кожи лезут, чтобы японцам угодить".
Потемнело, словно нашла на солнце туча, - шампунька плыла под кормой
океанского парохода без груза. Из воды выступала лопасть винта до самой
ступицы. Василий Петрович посмотрел на огромный руль, прочитал на корме
понятное слово: "Лондон". "Порт приписки, - догадался он. - Тоже с пустым
брюхом пришел". Но вот какой-то толчок изнутри направил мысли по другой
дороге. "Товарищ Андрей меня вызывает, и срочно. К чему бы? Скоро узнаю.
Засиделся на Русском острове. Надоело, глаза ни на что не глядят. Как бы
опять не влипнуть, - на Полтавской еще, поди, не забыли... - Он усмехнулся,
вспомнив свое бегство. - А жена как справляется, Сергунька?.. Как они без
меня, бедные?"
Две недели Руденко отсиживался на Русском острове после побега из подвала
контрразведки. Смешно сказать, он нашел убежище в бывшей императорской
военной академии, осевшей в пустой казарме. Вернее, там приютилось то, что
осталось от академии. Служителем при академии был его родной дядя. Василий
Петрович узнал, что тут живут и несколько заслуженных профессоров, теперь
никому не нужных, что здесь штабелями громоздятся чуть ли не сто тысяч
томов, когда-то заполнявших стеллажи в здании на Суворовском проспекте
Петербурга. С берегов Балтийского моря книги перекочевали к Тихому океану.
Академическую библиотеку увезли, чтобы не досталась большевикам.
Руденко помогал дяде присматривать по хозяйству, за старенькими
профессорами, но чаще оставался один.
Первое время было очень беспокойно. С часу на час он ждал курасовских
ищеек. По ночам просыпался и в страхе ощупывал постель, чиркал спичкой. Нет,
он не на Полтавской. Понемногу обвык, и одиночество больше не тяготило его.
Он полюбил чудесную природу острова, не уставал любоваться густым лесом,
глубокими извилистыми бухтами, ставил силки на зверюшек и птиц, ловил рыбу.
Тишина, раздолье. По воскресеньям сюда приезжала владивостокская публика на
гулянье. Играли духовые оркестры. Солдаты выползали из казарм. В такие дни
Руденко не показывался из своей комнатушки.
Остров был не так уж безобиден. На нем прятались дальнобойные форты.
Каппелевцы школили молодых офицеров. Под землей были захоронены огромные
склады боеприпасов. На острове жили американские солдаты, охраняющие
радиостанцию.
Везде искали контрразведчики сбежавшего моряка, а вот на Русский остров,
да еще под крышу бывшей академии, заглянуть не сообразили.
Сегодня карантин с Руденко был снят. Его вызывал уполномоченный
партийного центра товарищ Андрей.
Но вот и берег. Старик китаец подогнал шампуньку к гладким камням,
торчавшим из воды. У самого берега Руденко одним прыжком выбрался на землю.
Лодочник передал ему две плетеные корзины с рыбой. Василия Петровича ждали.
Он сразу узнал грузчика Игнатенкова. Друзья расцеловались по русскому
обычаю, крест-накрест...
На Эгершельде безлюдно. Владивосток еще не успел протереть глаза от сна.
Даже рабочий народ только-только поднимался с постелей. Дымились трубы,
хозяйки готовили завтрак.
Перемолвившись скупым словом, товарищи взяли по корзине (рыба -
маскировка, на всякий случай) и медленно стали подниматься на взгорье.
Время тревожное. В городе расплодились бандитские шайки. Каждый день
грабежи, убийства. Повсюду шарили агенты разведок и контрразведок. Все они
искали главного врага - большевиков и партизан. И чем ближе наступало время
исчезнуть всей белогвардейской нечисти, тем она была злее.
Руководству большевистской партии приходилось скрываться. Принимались
самые строгие меры конспирации. Всем еще помнился прошлогодний провал.
Подпольщики готовили восстание в каппелевских частях. Дело шло неплохо, но в
октябре события неожиданно обернулись катастрофически: контрразведка
арестовала члена областного бюро Дарелло. Он предал партию. В городе
начались повальные аресты и расстрелы. Контрразведчики с фотокарточками
активистов бегали по улицам, врывались в дома. Большинство тех, кого они
уводили, уже не возвращались обратно.
Начались аресты и в воинских частях. Восстание не удалось. Это были,
пожалуй, самые суровые месяцы. Партийный актив ушел в партизанские отряды.
По указанию Дальбюро ЦК партии во Владивостоке осталась лишь небольшая
группа, работавшая в глухом подполье.
Да, прошлогодние события - тяжелый удар. Долго пришлось партийной
организации залечивать раны, собирать силы после предательства Дарелло.
Зато полковник Курасов доволен. Он был главным закулисным режиссером
погромов...
Приятели подходили к цели. Улица тянулась берегом. С одной стороны -
дома, с другой - крутые обрывы к морю.

* * *

Представитель партийного центра товарищ Андрей давно сидел в маленькой
комнате задумавшись, подперев голову руками. Иногда бывает так: будто все
ясно, а сомнения гложут. И чем больше думаешь, тем сомнительнее и
невероятнее кажется дело. Так и сейчас. Что может быть проще: в
Императорской гавани партизаны убили офицера, и каппелевцы направляют туда
карательный отряд. Не раз приходилось товарищу Андрею быть свидетелем
подобных вещей... Но, с другой стороны, Императорская гавань была отдаленным
пунктом в Приморье и не играла заметной роли в стратегических замыслах
белоповстанцев. Имело ли смысл направлять туда дорогостоящую экспедицию?
Искать там, в неоглядной тайге, партизан все равно что ловить блоху на брюхе
живого медведя.
Чутье подпольщика подсказывало, что здесь нужно искать особую подкладку.
А может, Императорская гавань - это для отвода глаз; вдруг они задумали
высадить карателей в ином месте, в тылу у другого партизанского отряда,
захватить его врасплох? Все это тревожило товарища Андрея. Он еще раз
перебрал все "за" и "против". Он не забывал, что по "ту сторону баррикад"
умный, напористый враг, не брезговавший никакими средствами, - полковник
Курасов. Он известен подпольщикам.
А товарища Андрея знали в контрразведке: у полковника была его
фотография. Подпольщик выглядел на ней старше своих лет: небольшая бородка
клинышком и очки. Волосы острижены бобриком. Но то на фотографии. Теперь у
него ни бороды, ни очков. И прическа совсем другая - на пробор. Товарищ
Андрей уже привык приглаживать волосы. Он улыбнулся: маленькая хитрость с
фотографией преобразила его. Иногда хотелось ему увидеть полковника
Курасова. Какой он на вид? Он мысленно представлял высокого, худощавого
офицера, с большим лбом, блондина и почему-то в пенсне. "Проиграешь,
полковник, - сказал про себя товарищ Андрей. - Все равно проиграешь - против
народа воевать трудно и бесполезно".
Неожиданно мысли товарища Андрея приняли другой оборот. Он вспомнил
младшенькую дочку Олечку. Ей недавно сравнялось два года. Заболела корью,
бедняжка, лежит с высокой температурой. Олечка все просила принести ей
золотую рыбку. Он видел большие карие глаза девочки, слышал слабый голосок:
"Хочу золотую рыбку, папочка". Товарищу Андрею везло на дочерей. Олечка была
пятая: три черные головки и две золотые. Девочки по очереди переносили
разные болезни. Забота о докторах и лекарствах не оставляла его все эти
годы. Вспомнилась и своя молодость. Служба машинистом на кораблях Сибирской
флотилии. Восстание матросов и солдат в 1906 году; он в нем участвовал. Пять
лет каторжной тюрьмы. Вернувшись во Владивосток, работал в железнодорожных
мастерских на Первой речке. В 1917 году вступил в партию большевиков,
участвовал в установлении Советской власти. Но недолго продержалась тогда в
Приморье народная власть. Пришли интервенты - и снова тяжелая и опасная
жизнь...
Выползло на поверхность всякое вражье. Пришли и ушли белочехи. На
короткое время власть народного собрания - и снова белогвардейщина. Черные
дни правления братьев Меркуловых, и теперь впереди маячит фигура диктатора
Дитерихса. Товарищ Андрей в партийном подполье заслужил славу мастера
трудных дел. Он отличался неутомимостью и каким-то особым чутьем, прекрасно
ориентировался в меняющейся обстановке. Он доставал деньги, оружие, выходил
на рискованные встречи с нужными людьми - и всегда удачно...
Скрипнула дверь в прихожей. Товарищ Андрей прислушался. В комнату
осторожно вошел Руденко.
- Здравствуй, здравствуй, Василий! - поднялся ему навстречу подпольщик и,
не подавая руки, неожиданно спросил: - Послушай, у тебя дети есть?
- Мальчонка, в Спасске с матерью живет, - удивился Руденко.
- Ну, тогда ничего, давай руку. А то у меня младшенькая корью хворает.
Боялся, твоих не заразить бы. Не знаешь, у нас рыбки продаются где-нибудь?
- Рыбки? На базаре какие хочешь. У нас с собой две корзины еще живых...
- Золотые рыбки, игрушечные.
- А-а, понятно. В магазинах на Светланке раньше продавали, теперь не
знаю.
Вскоре дверь снова приоткрылась, вошел представитель союза грузчиков
Павел Федорович Кондрашев.
- Прости великодушно, товарищ Андрей, запоздал, - сказал он, вытирая лоб
синим полотняным платком.
Товарищ Андрей посмотрел на приглашенных, поправил шелковый поясок с
кистями на русской рубахе, пригладил на стороны чуть седеющие волосы, тронул
маленькие усики.
- Итак, начнем... Тебе, Павел, удалось проверить, куда направляется
"Синий тюлень"? - обратился он к Кондрашеву.
- Да. Туда. В Императорскую. Беляки ярятся на партизан за убитых
офицеров.
- Большой отряд пойдет на пароходе?
- Около шестидесяти человек, - не сразу ответил Кондрашев.- Солдаты из
батальона особого назначения. Сибиряки.
- Не понимаю, - словно про себя сказал товарищ Андрей, - на что они
надеются? Партизаны сидеть на месте не будут, уйдут в лес. Вряд ли там их
достанут солдаты - они никогда не отважатся рыскать по тайге. А больше в
этой гавани карателям нечего делать. Ты уверен, что именно туда направляется
отряд?
- Вполне.
Кондрашев имел основание отвечать на вопросы твердо. Лишь накануне он
долго разговаривал с унтер-офицером Тропаревым. Откровенная беседа
состоялась в ресторане "Поплавок" после двух бутылок холодной, со льда,
водки. Представитель союза грузчиков исподволь, терпеливо выпытывал, куда и
зачем идут солдаты на "Синем тюлене". Ответ был один: в Императорскую, на
расправу с партизанами. Опьянев, Тропарев был несносен: лез целоваться,
щекотал усами и бородой; он то проклинал партизан, то пытался петь рыкающим
голосом что-то церковное. В конце концов Кондрашев решил, что деньги на
водку ушли не зря и что унтер-офицер говорил правду.
Наконец он увидел грузовые документы, заготовленные для "Синего тюленя".
Порт доставки грузов - Императорская гавань.
- Ну что ж. Мы должны выручить партизан, - помедлив сказал товарищ
Андрей. И все-таки сомнения не оставляли. Его даже сердила излишняя
уверенность Кондрашева. "Но что можно предложить иное? Пустые гадания. Я не
имею никаких оснований не верить людям. А главное, при всех обстоятельствах
карателей надо уничтожить". И он решил не разубеждать собеседников. - Вот
ты, товарищ Кондрашев, докладывал, что народ на этом судне свой, крепкий.
Давай покажи на личности, обсудим вместе.
Моряков "Синего тюленя" Кондрашев знал неплохо.
- Владимир Туманов, - начал он, раскурив трубку с прогнутым коротким
мундштуком. - Человек лучше не надо, машинист, на судне три года плавает. А
потом Петряков Фома, кочегар, а еще Тимчук - радиотелеграфист. Эти тоже не
подведут. - Кондрашев задумался, помолчал. - Лобков Василий, Ванюшин Тимофей
- матросы. И они надежные ребята: сколько оружия в Святую Ольгу мы с ними
перетаскали, не счесть... Два дня назад и я еще одного на пароход подослал,
тоже неплох - Глушенко Семен, знаете небось? Вот и весь мой доклад.
Товарищ Андрей потрогал пробор, усики.
- Гоже. Народ, вижу, сильный... Ох и табак у тебя едучий... Ну-ка,
Василий Петрович, выскажись, ты на Добровольном флоте людей лучше всех
знаешь.
- На подбор ребята, - подтвердил с гордостью Руденко, - гвардия, таких ни
на одном судне нет.
О рейсе "Синего тюленя" он ничего не знал. На Русский остров слухи не
доходили. Почувствовав сомнения товарища Андрея, Василий Петрович решил не
откладывая выяснить все, что можно.
- Павел, устрой меня в артель, - толкнул он приятеля локтем. - Дня на
два, грузчиком, а?
- Можно, - согласился Кондрашев, - сегодня же сделаем.
Товарищ Андрей записал что-то себе в блокнот.
- Ну, а теперь обсудим, как быть с оружием для партизан, - сказал он,
подняв голову. - Нам удалось добыть несколько сот винтовок, патроны и четыре
новых пулемета. Все это надо отправлять срочно...
Обсуждение затянулось. На улице показались прохожие. Громыхая по камням
железными ободами колес, потянулись в порт грузовые извозчики. На вокзал
торопились китайцы с рогульками за спиной. Слышались гнусавые выкрики
торговцев-разносчиков. Солнце поднялось над Русским островом, теплый луч
ударил в окошко и заиграл на столе.
- Ну, как будто все, - сказал товарищ Андрей. Он потянулся и широко
зевнул. - Рановато сегодня встал, четырех не было... По нынешним временам
болтать напрасно языками опасно. Старшим на "Синем тюлене" назначим,
пожалуй, Туманова? Пусть что хотят делают, а каппелевцы не должны быть в
Императорской. И Тимчуку строго наказать: держать нас в известности -
морзянка у него в руках. На радиостанции наши сидят, тут же дадут знать,
коли что... Тебе, Василий Петрович, партия велит все, что здесь говорено,
обеспечить. С командой еще раз поговори, время наступает горячее. И
осторожнее, себя береги, - добавил он. - Контрразведчики твои подвиги долго
не забудут.
- А если "Синего тюленя" потопить придется, тогда как? - вдруг спросил
Кондрашев.
Товарищ Андрей задумался.
- Топить пароход негоже, - решил он. - Народное ведь добро. Денег больших
стоит. А потом, сколько их у нас, пароходов-то, - раз, два и обчелся...
Пусть ребята что другое придумают... Как, Василий Петрович?
- Правильно, - поддакнул Руденко.
- Ишь ты, потопить пароход! - вдруг рассердился товарищ Андрей. - Каждый
дурак сумеет, дело нехитрое... Ну, - замялся он, - еще слегка на мель
посадить, ежели необходимость к тому будет... это можно. Но только слегка,
чтобы вреда большого не сделать. - Он пригладил волосы. - Ну уж если и
потопить, то... Вы смотрите, власть возьмем - с нас строго спросится, коли
судно зря затопим... Погоди, погоди, товарищ Кондрашев, - живо обернулся он,
заметив, что грузчик заправляет трубку новой порцией самосада. - Вот как
выйдем на волю, тогда и дымись. После твоей махорки на стенку ползти впору.
Да и образа в комнате. - Усмехнувшись, товарищ Андрей показал на темные
иконы в серебряных ризах. - Негоже, закадишь святых.
Кондрашев молча спрятал кисет в карман.
- Вопросы есть? - спросил товарищ Андрей. - Нет. Ну давайте расходиться.
Порядок не нарушать, каждый иди своей дорогой.
Последним из домика на Эгершельде вышел машинист Руденко. Негромко
звякнув щеколдой калитки, он круто взял вправо, в торговый порт. Чуть погодя
на крыльцо вышел хозяин дома грузчик Игнатенков. Присев на перильца, он
проводил глазами своих гостей, пока они не скрылись из виду.
Отсюда хорошо открывался Русский остров. На рейде дымились военные и
торговые корабли под разноцветными флагами. Виднелись мачты и трубы стоящих
у причалов пароходов. А далеко впереди белел парус; он казался снежным
облачком, плывущим над самым морем.

Глава третья

ПРЕДСТАВИТЕЛЬ ЯПОНСКОГО КОМАНДОВАНИЯ
И АМЕРИКАНСКИЙ ПРОПОВЕДНИК

Владивосток живописно раскинулся на склонах прибрежных сопок. На
Светланской, главной улице, протянувшейся через весь город, немало красивых
зданий, отличных магазинов, ресторанов, торговых контор.
Противоположная сторона бухты покрыта пышной растительностью. По вечерам
в саду "Италия" гремела музыка. Летний ресторан сада работал как обычно.
Многие ездили отдыхать на "тот берег"...
Полковник Курасов шагал по шумной Светланке. На улице множество военных в
русской форме: гимнастерки, фуражки с кокардами. Но какое смешение мундиров,
какая пестрота погон и лампасов!.. С тяжелым чувством смотрел он на них:
жалкие остатки... Во что превратилось доблестное русское воинство!..
Неожиданно он вспомнил, как под Красноярском белочехи отобрали паровозы у
"верховного правителя" Колчака. Его поезд долго стоял обезглавленным на
каком-то разъезде. Стыд, позор. Русские офицеры долго не могли смотреть друг
другу в глаза. Сердце полковника сжалось. Он остановился у дверей
дешевенькой гостиницы: "Электр. освещение. Паровое отоп. Цены вполне
умеренные. Гарантируется приятное пребывание".
"А твоя грудная жаба? Надо лежать, - вздохнул Курасов. - "Гарантируется
приятное пребывание"! Скажите! Может быть, мне перебраться в эту гостиницу?"
Он усмехнулся.
Во что превратилась война? Курасов посвятил всю жизнь войне. А итог?
Армия разваливается. Убегают не только солдаты, но и офицеры. Где друзья и
где враги? Многие офицеры, в недавнем прошлом блестящие гвардейцы,
похвалялись, что уничтожение "взбунтовавшейся черни" стало их профессией.
Профессия русского человека - уничтожать русского человека. Боже мой!.. За
полушубок, за старые валенки, случалось, убивали, не задумываясь, безоружных
людей...
У входа в кинотеатр собралась толпа. Пьяный японский офицер грубо толкнул
пожилого русского подполковника. Женщина, которую тот держал под руку,
упала. Подполковник резко обернулся к японцу. Курасов услышал пронзительный
взвизг. Толпа расступилась, и подполковник быстро прошел мимо. Народ стал
расходиться. На тротуаре остался зарубленный шашкой японский офицер. С
другой стороны улицы бежали японские солдаты. Курасов мысленно пожал руку
подполковнику.
Замешательство на улице продолжалось недолго. Солдаты унесли труп,
дворники засыпали кровь песком. Несколько человек, первые попавшиеся под
руку, были арестованы японской полицией.
И снова потекла обычная жизнь.
"Распоясались господа самураи, - думал Курасов, - если не учить - совсем
на шею сядут".
На Светланской оживленно. Даже слишком оживленно для серого, будничного
дня. Улица полна разношерстной публики. Много японцев, китайцев и корейцев в
национальных одеждах. Среди военных - не только русские. То и дело над
головами прохожих виднеются коричневые панамы американских солдат. Японские
и американские патрули... Курасов сжимал кулаки, встречаясь с отрядами
низкорослых солдат в мундирах цвета хаки с узкими красными поперечными
погончиками. Уже четыре года они стучат по русской земле грубыми ботинками.
Сбоку, красуясь, шли офицеры с короткими саблями.
Цокают копытами лошади. Кричат разносчики газет. Квакают автомобили.
Заборы, рекламные тумбы и щиты густо заклеены пестрыми, броскими
объявлениями.
Во Владивостоке найдешь людей со всех концов России. Разные люди, но одно
у них общее: это беженцы. Их пригнал сюда страх перед Советской властью.
Кого только здесь не было!.. Город не мог разместить всех беглецов (многие
годами жили в вагонах), не мог предоставить работу. Процветали азартные
игры, грабежи и убийства. Авантюристы всех мастей, жулики, громилы нашли
здесь превосходную среду. Все торгуют и всем торгуют. Некоторые приехали во
Владивосток с чемоданами, набитыми золотом и драгоценностями, другие снимали
последнюю рубаху и несли на Семеновский базар. И всех их томил ужас перед
новым, грядущим, необоримым. А как же местные, владивостокские? Здесь не
только Меркуловы. Большинство коренного населения - скромные трудовые люди.
Им нечего продавать, нечем торговать. Они не боялись Советской власти, ждали
ее. И не только ждали... Уж кому-кому, а Курасову хорошо известны подполье и
партизанские дела.
"Грозный" полковник контрразведки имел веские основания для беспокойства.
Все явственнее надвигалась развязка. Советская Республика набирала силы,
народ повсюду стоял за свою власть. Белым силам и японцам приходилось все
жарче.
Огромный красочный плакат в окне магазина отвлек внимание Курасова от
невеселых мыслей. Он остановился, прочитал:

КОНКУРС ЖЕНСКОЙ
КРАСОТЫ!
Бывший театр "Аквариум",
уг. Алеутской и Пекинской
В субботу, 20 июля, состоится организованный газетой "Вечерняя звезда"
конкурс женской красоты с выбором первой красавицы г. Владивостока в 1922
году. В жюри конкурса входят: литераторы, поэты, журналисты, художники и
представители общественности. Число билетов ограничено.

"Как раз время... Эх-хе-хе", - вздохнул полковник.
На углу Китайской ему встретилась полная высокая женщина с пустыми
глазами, смотревшими поверх толпы. На груди белая лента. По ней черными
буквами написано: "Я гибну - но вас я презирают.
Женщина шла прямо на Курасова. Он посторонился.
Международный клуб. Светланская, 23. У дверей объявление:
"Буфет снабжен самыми лучшими заграничными винами. Единственный клуб во
Владивостоке по своей художественности и уютности. Карточный стол. Готовят
вкусно, подают красиво. Ежедневно карты и лото с котлом и призами".
В этот час в клубе было свободно. Полковник сел за столик у окна и
развернул газету. Китаец с восковым лицом и в белой куртке принес кофе и
рюмку коньяка.
В газете мало интересного. Зверства большевиков, голод в Москве и в
Петербурге. Карикатура на комиссаров... Речь Спиридона Меркулова с
пророчествами на август. Компания "Кайзерлинг" сообщает об отходе в
очередной рейс пароходов "Тунгус" и "Алеут".
На третьей странице - подробности ареста председателя правления
Добровольного флота Компаниона и его помощников. Всесильного Компаниона
содержат под стражей на канонерской лодке "Манджур".
Директором-распорядителем Доброфлота назначен капитан первого ранга Харин.
Курасову хорошо известна подоплека дела Компаниона: он не захотел
выполнить приказ Меркулова - отдать доходы флота правительству.
Интервью атамана Семенова. Сообщение специального корреспондента из
Дайрена "Русский самурай"... Как ненавидит полковник этого атамана! На
мгновение перед ним возникла коренастая фигура в казачьей папахе, заплывшее
жиром лицо цвета малосольной семги, самодовольно закрученные черные усы,
чуть раскосые глаза. Ненасытное вожделение к власти сделало этого человека
японским прислужником. Под их диктовку он заключил соглашение о созыве в
Чите Народного собрания... "Заигрывать с гнилыми демократишками... Дурак! -
Курасов сжал кулаки. - Политика Семенова повела к дальнейшему расколу в
армии. Многие командиры отказались признать его главнокомандующим. А
демократишки? Атаман решил, что завоюет их признание, - как бы не так!
Народное собрание большинством голосов выразило ему недоверие... Говорили,
что у Семенова чай подают полковники. Неизвестно, полковники ли за лакеев,
или лакеи возведены в полковники. Тьфу!.."
Курасов не стал читать сообщение специального корреспондента из Дайреиа.
"Газетные звонари, подрукавные литераторы..." Он перевернул страницу. Эта
усеяна рекламой и короткими сообщениями:
"Суточный приток экспортных грузов за вчерашний день - 160 вагонов".
"Восстановление мертвого города. Жители Николаевска-на-Амуре направляются
обратно в свой город. Из двух тысяч сохранилось 60 домов".
"Для проверки действий отдела снабжения военно-морского ведомства
назначена комиссия под наблюдением члена правительства И. И. Еремеева"...
В клубе тихо, будто в церкви после службы. Официанты ходят неслышно, как
привидения. Редко-редко звякнет ложка - кто-то размешивает сахар. Или
прошелестят газетные листы. Кашлянет кто-нибудь. И опять тихо.
"Лекция старейшего депутата Народного собрания князя А. А. Кропоткина"...
"Старая лиса, хлебом не корми - дай покрасоваться на любой трибуне".
"Вернулся из Посьета катер "Призрак". Готовится к отходу по побережью
пароход "Монгугай"...
Наконец, на вкладном листе полковник обнаружил обширную статью о земском
соборе времени XVII века.
"Артиллерийская подготовка, - подумал Курасов. - Дитерихс рыхлит себе
историческую почву. Что ж, посмотрим".
Он знал гораздо больше, чем напечатано в газете. За каждой строкой
прятались недомолвки, сомнения, тревоги. Мало кто теперь верил в то, что
написано, все старались догадаться, что стоит за красивым словом, за каждой
пышной фразой.
Огромные часы, гордость клуба, пророкотали четыре. К Курасову подошел
худощавый японец. Подняв шляпу, японец раскланялся.
- Разрешите присесть за ваш столик, полковник?
- Прошу, рад вас видеть.
- Оо-о, я также...
Курасов не был намерен тратить время на лишние любезности и заявил прямо:
- Я вас слушаю.
- Японское командование было бы вам очень благодарно за услугу. - Офицер
изобразил улыбку. Каждую фразу он сопровождал извинениями и поклонами. -
Конечно, все совершенно доверительно.
- Десять тысяч иен, - не ожидая дальнейшего, сказал полковник. Разговор
об этой услуге начался не сейчас.
Японец перестал улыбаться.
- Японское командование считало...
- ...считало, что нашло простака, - перебил Курасов. - Подумайте сами,
капитан, какой мне смысл отдавать вам документы? Ради чего? За вашу улыбку?
Я никогда не питал к вам, дорогой коллега, нежных чувств. Как русский, я
считаю большим хамством вашего командования захват Приморья. Как монархист,
я не признаю никаких республик, поэтому терплю вас как неизбежное зло.
Надеюсь, вы не обиделись?
Лицо японца было бесстрастно.
- Однако, господин полковник, вы, русский человек, берете деньги за...
- Пожалуй, довольно, капитан Тадзима, не уходите и не уводите меня в
сторону. Короче: если вы согласны, я передам вам двадцать обстоятельных
досье на интересующих великую Японию наших политиков и военных деятелей. -
Полковник усмехнулся: у него-то было свое мнение об этих политиках и о
мечтаниях великой Японии.
Тадзима молча курил сигарету, рассматривая висевший на стене красочный
герб города Владивостока: на зеленом щите золотой тигр взбирается на
серебряную гору, увенчанную зубчатой башней-короной. У тигра червленые глаза
и язык. В нижней части щита - скрещенные якоря, обвитые александровской
орденской лентой...
- Ваши условия будут доложены моему командованию, - невыразительно сказал
японец, оторвавшись от герба. И вкрадчиво добавил: - Уверен, что досье
превосходны. И... нельзя ли уточнить состав этих двадцати?
- Отчего же, - пожал плечами Курасов, - деловой вопрос! - Он назвал
японцу несколько фамилий, присовокупляя короткие уничтожающие
характеристики. - Вы довольны? - закончил он. - Позвольте предсказать, что
этих господ вам, Японии, скоро придется взять на иждивение. А я, заметьте,
капитан Тадзима, хочу быть независимым, когда... - он чуть помедлил, -
независимым в моей будущей жизни.
Японец облизнул сухие, бледные губы. Сам разведчик, он привык иметь дело
со всякими людьми, но его, хотя он ничем не выдавал это, поразила
откровенность и беспощадная язвительность Курасова. А в ней не было ничего
удивительного. Кадровый русский офицер, он искренне презирал всех выскочек и
проходимцев, которых только что перечислил. А в политической игре они уже
были не нужны, даже мешали. Курасов умел различать бутафорскую и реальную
силу.
А самое главное, ему нужны были деньги, как можно больше денег. Он хочет
жить для спасения России.
- В досье, - сказал полковник, - есть не только прошлое, настоящее, но и
будущее этих господ... Кстати, - перевел он разговор, - как вы переносите
здешний климат?
- Очень отлично, - поспешил ответить японец, - как дома.
- Однако дома вы не ставите в спальне и кабинете корыта с водой, - с
легкой насмешкой говорил Курасов. Он-то знал, как тяжело переносит сухость
воздуха Тадзима.
- Немного сухо, да. Но это ничего, совсем ничего... Я доложу японскому
командованию свое положительное мнение. - Японец растянул в улыбке тонкие
губы. Потом он сказал: - Японское командование просит вас еще об одном
одолжении.
Тадзима явно угодничал. Но сквозь его улыбку проглядывали крепкие зубы.
- Слушаю.
- Завтра уходит в море пароход "Синий тюлень". На нем... эта...
экспедиция... Японское командование хочет послать офицера. Мы обращались к
поручику Сыротестову, но он сослался на вас. Требуется ваше разрешение.
Японец снова улыбался и кланялся.
"Откуда он узнал о "Тюлене"? И чего ради Сыротестов направил его ко мне?
- недоуменно подумал полковник. - Впрочем, мне-то что? Бессмысленно скрывать
от японцев операции против партизан, тем более эту. Она ничего никому не
даст. В тех районах нужны совсем другие действия. Напрасная трата средств.
Партизан надо бить в местах более близких, в Анучинском гнезде, например. Но
что делать - экспедиция утверждена правительством". Однако Курасов отметил
про себя внимание Тадзимы и тех, кто стоял за ним, к экспедиции.
- Я, собственно, не против. В таких делах мы всегда за сотрудничество.
Поручик Сыротестов получит указание...
Как всегда, Курасов, столкнувшись с чем-то неясным, уже не мог
отмахнуться от него, пока не докапывался до сути. "Что японцу делать на
"Синем тюлене"? - думал он. - Посмотреть, как повесят нескольких красных?
Вряд ли. Может быть, их что-то интересует в Императорской гавани? Да нет,
они и так чувствуют там себя довольно уверенно. Попробуем прощупать степень
их заинтересованности".
- Кстати, и у меня будет небольшая просьба, - сказал полковник, - помочь
патронами нашим карателям. И еще: выдать из ваших складов теплое белье и
сапоги для солдат.
Японец закивал и вынул записную книжку.
- Хорошо, хорошо, я доложу. На пароходе всего шестьдесят солдат, не так
ли? Уверен, что ваша просьба будет выполнена. Мы благодарим вас, полковник.
"Легко согласился, голубчик... Здесь что-то есть", - размышлял Курасов.
Оп тоже взялся за перо.
- Фамилия вашего офицера?
- Капитан Тадзима.
- Вы сами? - откровенно удивился полковник. - Что ж, мне остается
пожелать успеха. Надеюсь, вернувшись, вы приготовите прекрасный доклад, как
бороться с партизанами. - И подумал: "Тадзима не нуждается в развлекательной
морской поездке. Это хитрый лис".
- Благодарю, благодарю. Сегодня, полковник, вы получите ответ. И на вашу
просьбу, и об условиях передачи документов на лиц, которых вы так талантливо
обрисовали.
Японец распрощался. Курасов проводил взглядом его быструю фигуру,
мелькнувшую за окнами клуба, и, допив кофе, тоже стал собираться.
"Посмотрю-ка я сам на этот "Синий тюлень", - решил полковник, выходя на
улицу. - Почему это мой токийский коллега так заинтригован советскими
партизанами?"
Пароход стоял у пассажирского причала, как раз напротив правления
Добровольного флота. Это было старое, но еще крепкое судно со скошенными
мачтами.
Из пыльных и темных складов грузчики носили к борту "Синего тюленя"
тяжелые мешки не то с сахаром, не то с рисом. Мешки укладывали на стропы из
манильской веревки. Когда груза подбиралось достаточно, строп уходил в трюм.
Моросило. По небу плыли тяжелые, низкие облака. Трехцветный флаг на корме
парохода набряк и обвис.
Потоком двигались по причалам ломовые извозчики. На телегах разные
товары, порой самые неожиданные: унитазы, мешки с мукой, телефонные
аппараты, связки кожи, ящики консервов. Навстречу им шли повозки, пустые или
груженные тяжелыми бочками с рыбой. Железные ободы колес оглушающе гремели
по булыжной мостовой. В воздухе висела брань извозчиков. Цокот лошадинных
подков. Истошные голоса виро-майнальщиков. Грохот лебедок...
"Синий тюлень" стоял между двух судов. По корме приткнулся небольшой
пассажирский пароход местной линии, а с другой стороны высились борта
норвежского транспорта.
Грузчики двигались непрерывной цепочкой. У каждого на голове будто
капюшон - пустой мешок. Курасову рабочие казались все на одно лицо - серыми,
плоскими. Глаза его бездумно скользили по запорошенным амбарной пылью
фигурам... Но кто это? Полковник поймал быстрый взгляд одного из грузчиков и
мгновенно насторожился. Что-то знакомое... Это был человек, с которым
Курасов меньше всего ожидал сейчас встретиться.
Полковник напряг память. Лицо лишь промелькнуло, и все же он заметил
синеватый косой шрам через бровь. И вдруг он вспомнил все. Две недели назад
этот человек удрал из контрразведки в самом разгаре следствия. Бежал вместе
с конвойным солдатом. Смутьян и красный агитатор! Курасов был уверен, что он
связан с партийным подпольем. Стараясь казаться безразличным, полковник
сунул руку в карман и отвел предохранитель на кольте. Как только беглец
появится еще раз, он позовет солдат и арестует его. Прошло несколько минут,
но грузчик с рассеченной бровью как в воду нырнул. "Ну конечно, он тоже
узнал меня и поспешил убраться", - сообразил полковник.
Немало крови попортил портовый народ полковнику Курасову. Это через их
руки шло в тайгу оружие для партизан, медикаменты, продовольствие. Грузчики
были хитры на выдумку и неуловимы, а те, что попадались контрразведке,
отказывались что-либо говорить. Владивостокские портовые рабочие были силой,
с которой приходилось считаться.
Живая цепочка не прерывалась. Один за другим шли грузчики с мешками на
плечах. Некоторые оборачивались к полковнику, и ему казалось, что они
смеются над ним.
Курасов понял, что тут ему больше ждать нечего. "Надо скорей организовать
погоню", - решил он. Переступая через стальные тросы, удерживающие пароходы
у причалов, он еще раз прошелся взглядом по "Тюленю" и повернул к выходу в
город. У широкого мола, в тесной будке стрелочника - самое укромное здесь
место, - его ждал грузчик Кукин, платный осведомитель контрразведки.
- Василий Руденко, - торопливо заговорил он, - с утра работает на
погрузке "Синего тюленя", обедал в кочегарском кубрике, грузчики неспокойны,
все время шепчутся. Посылайте людей, Руденко можно взять...
- Небольшого роста, широкий в плечах, бровь рассечена? - спросил
полковник, вытирая мокрое от дождя лицо.
Кукин кивнул головой.
Большевистский агент, арестант Василий Руденко. Дьявольщина! И полковник
сам спугнул его... Досадно! Вряд ли еще представится такой случай. Курасов
понимал, что грузчики волнуются не случайно, тут без Руденко не обошлось.
"Идиот, надо было доложить еще утром!" - чуть не крикнул шпику полковник.
- "Можно взять"!.. - передразнил он. - Попробуй возьми!
Осведомитель сразу увял. "Черная гвардия" боялась начальника
контрразведки.
- Но я оставил Соломаху следить за ним, господин полковник. Не упустим...
- Ладно, - бросил Курасов, успокаиваясь. "Соломаха ловкий агент. Может
быть, тот, со шрамом, на этот раз не сорвется с крючка. Посмотрим". - Еще
что?
- Этих надо убрать, иначе "Синий тюлень" может и не выйти из порта. -
Сыщик сунул в руку полковнику бумажку.
- Прекрасно... Но если Руденко не найдете, вам несдобровать.
Несколько огорченный всем этим, полковник направился было домой. Но тут
его настиг американский проповедник Томас Фостер.
- О-о, дорогой полковник! - воскликнул американец, распространяя вокруг
спиртной дух. - Как я рад вас видеть! Я собирался к вам, и вдруг вы здесь.
Прошу, зайдите в наш клуб, тут совсем недалеко.
Курасов согласился. Его заинтересовало, что хочет от него проповедник. И
кроме того, у полковника были основания присмотреться к этому клубу. Ему
докладывали, что как будто здесь встречаются партизаны, используя клуб
по-своему. "Спросим, кстати, и об этом. Как-никак клуб и общество, которое
его содержит, под особым покровительством американского консула Макгауна". К
американцам Курасов относился совсем не так, как к японцам, - врагами их не
считал. Наоборот, он чувствовал признательность. Без янки, полагал он,
японцы в Приморье распоясались бы вовсю. В вину американцам Курасов ставил
лишь слишком, по его мнению, демократическое поведение генерала Гревса.
Вместо помощи он только мешал верховному правителю Колчаку, что всегда
удивляло полковника. Но это дела минувшие.
"Наконец! - подумал Курасов. - Совсем не плохо переждать надоедливый
дождик под крышей уютного клуба". Он не без удовольствия последовал за
проповедником.
В пакгаузе из гофрированного железа, куда они вошли, американцы
оборудовали клуб общества "Христианский союз молодых людей". Над входной
дверью - его эмблема: равнобедренный треугольник, на сторонах которого
написано: "Ум, душа, тело". В клубе буфет, спортивный зал. В буфете подается
бесплатно кофе и печенье. Дешево продается шоколад. В этот клуб обычно
пускают только моряков.
Но иногда бывают и другие посетители. Об этом говорил красочный плакат у
дверей клуба:


БЕСПЛАТНО - СЕГОДНЯ - БЕСПЛАТНО
исключительно для учеников и учениц
знаменитая картина (длина 15000 футов)
ЖИЗНЬ И СТРАДАНИЯ ИИСУСА ХРИСТА
Инициаторы ХСМЛ совместно с редакцией газеты "Владиво-Ниппо"
Начало ровно в 1 час дня
Для посетителей клуба цена билетов
от 1 до 2 иен.


Организаторы из ХСМЛ устраивают танцы и всякие развлечения, а главное, не
забывают другую работу, более существенную. И все это под маской
религиозного общества. Одной из значительных персон в этом клубе был
проповедник Томас Фосгер, широкоизвестный морякам как любитель выпить. Одет
он был всегда в обыкновенный черный костюм, в котором ничего церковного -
только белый воротничок застегивался сзади.
Томас Фостер усадил полковника в укромном местечке на тяжелый дубовый
стул, подсел сам. Они закурили. Несколько минут прошло в молчании. И
проповедник и Курасов, прикрывшись облаком табачного дыма, обменивались
пытливыми взглядами.
- У меня большая просьба к полковнику, - начал Томас Фостер без
предисловий. И подчеркнул: - Личная просьба.
- К вашим услугам, - охотно отозвался Курасов.
Поглаживая толстыми пальцами корешок маленького молитвенника в черном
кожаном переплете, проповедник сказал:
- Тут, рядом с нами, грузится пароход "Синий тюлень". Мне стало известно,
что он идет на север... как это сказать... наказывать партизан... Я хотел бы
участвовать в этой экспедиции. Может быть, мне удастся с помощью святого
слова спасти партизанских юношей от Страшного суда. Бог наш, Джисус Крайст,
велел быть милосердными. - Фостер поднял глаза к потолку. - Мое призвание -
помогать молодежи... Если вам угодно, меня поддержит мистер Макгаун.
Полковник в который раз за этот день изумился. И этот на "Синий
тюлень"!.. Теперь он не сомневался, что рейс парохода вызывает интерес куда
более глубокий, чем очередная карательная вылазка. В отряде Сыротестова у
него были свои. Нужен, решил он, понадежнее глаз и в судовой команде.
Японец, грузчик с рассеченной бровью, целый список ненадежных, а теперь -
американский проповедник... Курасов был прекрасно осведомлен, что
деятельность этого попа выходит далеко за стены клуба, но все же...
"Ну ничего, поживем - узнаем", - в этом Курасов не сомневался. К нему в
кабинет сходилось много нитей. А сейчас он не видел причин отказать
американцу.
- Я не возражаю, мистер Фостер. Не будем напрасно беспокоить консула.
Можете хоть сейчас перебираться на пароход... Однако должен сказать, святой
отец, сильные ощущения укорачивают жизнедеятельность человека... И не только
в море, но и здесь. Я бы посоветовал вам присмотреться к клиентам клуба, -
без нажима продолжал полковник. - Впрочем, скажу прямее: вас, мне известно,
навещают партизаны.
- О, - проповедник изогнул брови, - прошу дорогого полковника удостоить
нас подробностями. В меру наших сил мы поможем русским братьям. Да, да,
русским братьям во Христе... О-ла-ла, а не выпить ли нам, господин
полковник?
Он подозвал миловидную девушку с белой наколкой.
За кофе с ликером эти два совсем несхожих человека быстро договорились.
Две фотокарточки молодых парней - один в кожаной куртке, другой в шинели и
фуражке реального училища - перекочевали из кармана Курасова к проповеднику.
Расстались они приятелями, Фостер подарил полковнику из своих запасов
бутылку выдержанного шотландского виски. Его покорил прекрасный английский
язык полковника.
Шагая по улице, Курасов думал о начальнике карательного отряда. Поручик
Сыротестов... Что известно о нем? Сын богатого купца-оптовика, произведен в
офицеры Колчаком.
А вообще-то весьма ограниченный человек. Должность в контрразведке была
явно выше его способностей: иногда он готов был видеть партизана в каждом, а
другой раз ничего не замечал у себя под носом. Полковник не раз прозрачно
намекал ему на это, рекомендуя избрать другое поприще.
А какое другое? Пехотный строй? Но купчику в офицерском мундире, не
желавшему мозолить нежные ноги в пехоте, оказывали поддержку Меркуловы.
Командиром особого отряда Сыротестов тоже был назначен по указанию
Меркулова, и полковнику оставалось только повиноваться. Да еще эта шальная
баба, Веретягина, которая тоже вздумала плыть на "Синем тюлене"... Сестра
милосердия? Не мог поручик подобрать кого-нибудь попроще... Будет она за
ранеными ухаживать, дожидайся. А вот с ней самой возни не оберешься.

Глава четвертая

ТОРГОВЫЙ ДОМ БРАТЬЕВ МЕРКУЛОВЫХ С СЫНОВЬЯМИ И ЗЯТЕМ

Сегодня заседание правительства шло под председательством Спиридона
Меркулова. Военный путч кончился для него благополучно: прежде всего, он
остался жив. Генерал Ди-терихс, срочно вызванный Народным собранием из
Харбина, пока отказался от власти. Меркулов, осмелев, кончил отсиживаться в
своей квартире, охраняемой морскими стрелками.
Обсуждались финансовые вопросы. Денег в казне, как всегда, не было. Что
же еще можно продать?
- Все это время мы жили сбытом грузов и кредитами иностранных держав, ну,
немного таможенных сборов, - подал с места голос управляющий финансами. -
Позор, так никто существовать не может!
Недавно склады Владивостока ломились от запасов, сделанных во время воины
с немцами царским и Временным правительством. Владивосток был единственным
портом, куда удавалось безопасно доставлять грузы. Их набралось здесь около
миллиона тонн! Нужен был целый флот, сотни пароходов, чтобы вывезти их
морем, тысячи поездов для отправки по железной дороге.
Тут были хлопок и резиновые покрышки для автомобилей, оружие, боезапасы,
обмундирование, продовольствие, стратегическое сырье. Обувь, кожа, седла и
много других ценных товаров. Даже автомобили. Тысячи нераспакованных ящиков.
Из-за них, уверяли иностранные дипломаты, началась сама интервенция.
Союзники, видите ли, не хотели, чтобы грузы попали в руки немецких
военнопленных, находившихся в Сибири, которые, кстати, и не помышляли об
этом. Значительная часть грузов была отправлена после революции органами
Советской власти в Центральную Россию, но немало осело здесь. Японцы,
взявшие охрану складов на себя, больше всего боялись, чтобы оружие и
боеприпасы не попали к партизанам. Они помнили неудачную авантюру Лондона с
колчаковскнм правительством. Тогда десятки тысяч его солдат, одетых и обутых
в английскую форму, с английским оружием перешли к красным. Поэтому японское
командование скупо отпускало огнестрельный товар своим подопечным,
белогвардейцам. Что касается других грузов, то они "разрешали" братьям
Меркуловым продавать их по дешевке японским коммерсантам.
Приамурские правители без зазрения совести разбазаривали товарные
ценности бывшей Российской империи, скопившиеся в Приморье. Но теперь,
кажется, все, что могло найти покупателя, уже было расторговано.
- Шире использовать природные богатства, - говорили выступающие в
прениях. - Отдать на концессию рыбные промыслы, вырубку леса...
Но японцы уже давно захватили выгодные рыболовные участки. Они ловко
вылавливали лососей в самом устье Амура: к жителям верховий рыба не
доходила. Японцы хищнически валили лес.
Но главное - на повестке дня - задачи правительства, возникшие в связи с
предстоящим уходом из Приморья японских войск. Факты есть факты: белая армия
разгромлена Советами, иллюзии насчет японизированного Дальнего Востока
развалились. Японцы убедились в полном провале интервенции и открыто
заговорили о сроках эвакуации: август - октябрь...
Спиридон Денисович Меркулов, глава правительства, с постным лицом,
подперев рукой голову, задумался. Сначала мысли вертелись около заклятого
врага, генерала Вержбицкго. Вот он, перед глазами: маленький, бритый.
Странная ролуштатская форма и погоны. Два "Георгия". Польский акцент. "Бог
помощь Народному собранию", - вспомнил он слова каппелевского генерала... Да
что генерала... Даже свои, торговцы и промышленники, подвели. Собственно
говоря, от них и началась вся свара. Спиридон Денисович вынул из кармана
ультиматум торгово-промышленной палаты. На листе было четко отстукано
лиловыми буквами:
"1. Решительно протестовать против захвата японцами русских рыболовных
участков без всяких торгов и даже простого уведомления местных русских
властей.
2. Протестовать против передачи правительством японские фирмам казенных
грузов и казенных предприятий, являющихся общим национальным достоянием
русского народа.
3. Требовать от приамурского правительства передачи всей полноты власти
Народному собранию.
4. Настаивать перед Народным собранием, чтобы новое правительство
немедленно вошло в переговоры с правительством Читы и заключило с ним мирное
соглашение на условиях широкой автономии для Приморского государственного
образования".
Меркулов по-настоящему не мог обижаться на своих собратьев. Для него все
было ясно: прижали японцы. Какая уж тут конкуренция! "Все двери для русских
капиталов закрыли. А в Москве по-новому смотрят... Говорят, частную торговлю
и концессии разрешили. Чита... Для кого я правительство, а для кого - Чита.
Ох эта Дальневосточная республика! Хитро, хитро придумано... Большевики в
затылок дышат, вот-вот сграбастают нас всех тут, и поминай как звали".
Японцы... Да, эти не дремлют... Им требуется свой карман набить. И все же
после июньского путча он окончательно уверовал, что для него, Меркулова,
японцы самые надежные друзья. По просьбе японского командования стрелки
адмирала Старка взяли его под защиту. Брат Николай спасался на квартире
начальника японской военной миссии полковника Гомми. На своих, на белых,
надежда плохая. Вчера каппелевцы жаждали меркуловской крови, а завтра атаман
Семенов не моргнув отправит его на тот свет. Но расположение японцев надо
заслужить: они поддерживали только тех, кто был им полезен. Уссурийская
железная дорога... В последнем разговоре господин консул прямо сказал:
"Японцы хотят ее купить". Можно ли пойти на это? В былое время он никогда не
посмел бы подумать о такой сделке, расплата за которую - каторжные работы.
Впрочем, раздумывать уже поздно. Что ему, Меркулову: законно - незаконно...
он теперь сам закон.
А японцы час от часу наглеют, раздевают край донага. Ему рассказывали,
что они снимают с крыш оцинкованное железо, обдирают свинцовые оболочки
снарядов из русских складов, снимают, где возможно, железнодорожные
рельсы... Вот она, дружба с соседом, у которого на дворе пусто.
Завтра Меркулов должен дать положительный ответ насчет дороги, иначе
японцы откажутся от него... Японцы! Он считал их несокрушимыми: дисциплина,
порядок. И вот такая, казалось бы, твердь зашаталась. Для Спиридона
Меркулова их уход не был неожиданностью. Крупные провалы и неудачи в России
не могли сойти благополучно для японского правительства. Крах. Новый
токийский кабинет во главе с адмиралом Като поспешил заявить об изменении
дальневосточной политики. Назначена конференция с Дальневосточной
республикой. Ниже этого нельзя пасть.
Меркулов выпрямился, погладил тщательно выбритый подбородок и вздохнул.
Трудные времена наступили. Выворачивайся как умеешь. С одной стороны,
японцы, с другой - вечно голодные солдаты и офицеры российского воинства.
Двадцать пять тысяч ртов. И для себя кое-что надо отложить, иначе какой тут
смысл рисковать башкой!
В зал заседаний тихо вошел седой официант с черным эмалированным
подносом. Традиция. На подносе стаканы с крепким чаем и тарелочка с
ломтиками лимона. Матово светятся тяжелые серебряные подстаканники.
Очередной оратор прервал речь и ждет, пока слуга обойдет стол.
Послышались знакомые звуки: тоненький звон ложечек о стекло. Спиридон
Денисович, прижав ложкой желтое колесико лимона, тоже сделал несколько
глотков. Это его освежило.
Официант вышел. На его подносе не осталось ни одного стакана. Медленно
закрылась резная массивная дверь. Меркулов видел, как опустилась и снова
стала на прежнее место ярко начищенная медная ручка.
Опять полились речи. Меркулов краем уха слушал управляющего ведомством
иностранных дел Брайковского. Все его предположения - гадание на кофейной
гуще, а ведь любит поговорить... Потом выступил финансист, человек верткий,
оборотливый. Вот слышатся раскаты могучего голоса брата Николая. Он недавно
еще плавал капитаном на амурском пароходе. А теперь крупный промышленник и
военно-морской министр. Спиридону Денисовичу и сейчас слышалась в его голосе
властная капитанская команда: "Отдай концы!" Но сознанием Меркулова все
больше и больше овладевал другая мысль. Вчера он конфиденциально беседовал с
одним японским коммерсантом, господином Ямаги, которого знал преотлично: оба
неплохо погрели руки на торговых сделках. На этот раз японец вел себя
немного странно. Он несколько раз предупредил, что все сказанное им - только
его мнение. Этим он лишь насторожил Меркулова и убедил в обратном. Он понял
намеки. Больше, чем намеки... Выходит, дело так: японцы могли бы задержаться
в Приморье, но только при одном условии. Для всего мира, и прежде всего для
американцев, должно быть ясно, что японцы необходимы для русского Востока. А
для этого... То, что сказал дальше Ямаги, даже для привычного на всякое
Меркулова казалось страшноватым. Международная авантюра с далеко идущими
последствиями...
Ямаги просил обдумать предложение. "Главное в этом плане, - вспомнил он
вкрадчивый хрипловатый голос, - неожиданность. Большая тайна... Когда японцы
будут грузиться на пароходы, надо сделать беспорядок, большой беспорядок...
Несколько хунхузских банд... Вы понимаете меня, господин Меркулов: хунхузов
тоже надо сделать. О-о, это очень просто: деньги и оружие. Моя фирма может
помочь в этом. Но это мое мнение, лично мое. Не забывайте этого, господин
Меркулов... Хунхузы будут резать людей, грабить магазины. Хунхузы будут
кричать: "Приморье принадлежит китайцам!" Население очень недовольно, люди
скажут: "Японцы, оставайтесь. Без японцев совсем-совсем плохо. Пожалуйста,
японцы, оставайтесь!" Вы пошлете отличную депутацию. Она будет просить
японского главнокомандующего... И тогда японцы останутся. - Глаза господина
Ямаги сверкали. - Японец не отдаст русскую землю китайцам. Через три дня
японский главнокомандующий сделает порядок. Он повесит хунхузов на фонари. А
потом японцы сделают настоящее русское правительство. Скоро, очень скоро,
через двадцать пять лет. А пока временное правительство будете возглавлять
вы, господин Меркулов... Это мое личное мнение. Не забудьте об этом... И еще
в правительстве будет господин Семенов, главнокомандующий всех вооруженных
сил и походный атаман казаков русского Восточного побережья".
Слушая все это, Меркулов подумал: "Вот как, и главнокомандующих успели
подобрать. Вряд ли мы могли бы договориться с атаманом". "Господин Семенов
вас будет очень, очень любить, - сказал японец, будто прочитал мысли
собеседника. - Надо подумать, господин Меркулов, очень подумать, - обнажив
длинные зубы, внушал он. - О-о, мы еще увидимся с вами!"
Прощаясь, вспомнил Спирпдон Денисович, Ямаги сказал: "Надо подготовить
статью какого-нибудь ученого о правах китайцев на Приморье. Даже... русского
ученого. Это же не будет официальной точкой зрения. Мы напечатаем эту статью
в Харбине в китайских и русских газетах накануне хунхузских беспорядков. Да,
да, статью известного русского ученого", - подчеркнул японец.
"Ничего не скажешь, ловко задумано. Статья о китайских правах... Ловко...
Кому из своих можно довериться в таком деликатном деле?
Брат Николай? Пусть привлечет крупного китаеведа... Впрочем, я и сам
такого знаю. Черт возьми, как я мог забыть такую фигуру, как Силантьев!
Завтра же вызову, а может быть, и сам к нему съезжу".
- Спиридон, - тронул его руку брат, - где витаешь? Ждем твое мнение
насчет железной дороги. Половина членов совета высказалась против продажи, -
шептал он, изобразив на лице улыбку. - Ты слышал, как Андросов прошелся по
твоей персоне?
Спиридон Денисович махнул рукой. Поправив привычным жестом галстук, он
встал и, держа руку на спинке стула, начал речь. Меркулов призывал к
единству всех группировок.
- Когда в доме пожар, - сказал он, - не время спорить, как расставить
мебель в комнатах, - надо гасить огонь. Ну, а деньги... Деньги лежат всюду,
надо только уметь их взять. От того, что дорога будет принадлежать японцам,
ничего не изменится: мы, так же как и раньше, сможем ею пользоваться. Больше
того, перевозки обойдутся нам дешевле... Временное приамурское правительство
находит, - закончил Меркулов, - что японские войска в Приморье принесли краю
только пользу, сохранив его от окончательного разорения. Дальнейшее
пребывание японских войск во Владивостоке и Приамурье не может встретить ни
малейших возражений со стороны нашего правительства. - Спиридон Денисович
знал, что японскому командованию будет известно каждое сказанное здесь
слово. - Вчера я причастился. Сегодня опять чувствую себя бодрым. Да поможет
нам бог, - были последние слова правителя.
В конце концов членам совета пришлось со всем согласиться: они понимали,
что другого выхода нет. Надеяться на собственные силы не приходилось. Все
молили в душе, чтобы японцы остались. Только в этом "приамурское
правительство" видело свое спасение.
Заседание кончилось.
Перепрыгивая через ступеньку, первым сбежал по лестнице репортер газеты
"Слово" Серафим Ивашкин. Как он сюда попал и где прятался от членов совета,
было непонятно. Заседание управляющих ведомствами секретное. В дверях
репортер разминулся с чистеньким румяным старичком в соломенной шляпе
канотье и лаковых щегольских сапожках. Швейцар пропустил "соломенную шляпу"
без обычных расспросов, раскланявшись, как с хорошим знакомым.
Хлопнули двери. Десятка три пожилых людей появились на верхней площадке
лестницы. Среди них несколько генералов и адмиралов, сверкающих золотом, его
преосвященство. В предвкушении обильного ужина с изысканными винами - за
счет Меркуловых - их лица оживились. Неприятности остались в зале заседания
на донышках чайных стаканов. Слышались громкие голоса, шутки, смех.
Братья Меркуловы во фрачных парах и белоснежных манишках. На манжетах
сверкают бриллианты. Сегодня они праздновали победу: главнокомандующему
генералу Верж-бицкому, их главному врагу, пришлось уйти в отставку. Потому и
ужин для всего состава правительства.
Спиридон Меркулов выступал впереди, придерживая за локоть управляющего
финансовым ведомством, бледного сутулого человека, и что-то договаривая ему
в самое ухо.
Остальные держались чуть поодаль. Старичок в соломенной шляпе остановился
на середине лестницы и скромно прижался к стене, уступая дорогу членам
совета.
- Степан Ильич! Степа, - заметил его Меркулов. Он выпустил руку министра
финансов и остановился возле румяного старичка. - Все ли благополучно?..
Простите, господа, - обернулся он к коллегам, - я задержусь, начинайте без
меня. Николай, будь за хозяина.
Вместе с румяным старичком он поднялся наверх, в большой кабинет
председателя правительства.
Степан Ильич Сыротестов - товарищ и компаньон Спирндона Меркулова -
надежный помощник в тайных делах. Правитель мог с ним не стесняться.
Пожалуй, это был единственный человек, с которым он был вполне откровенен.
Меркулов плюхнулся в кресло грузным телом, оттянул пальцем тугой
воротничок, покрутил головой.
Сыротестов, словно собачка, долго вертелся на мягком сиденье, устраиваясь
поудобнее.
- Ну и туманище, - пропел он тенорком, - протяни руку - ладонь не
увидишь!
Он наконец уселся и поставил палку между колен.
- Трамвай на Мальцевской разбился. На Светланке электричество, а чуть
выше поднимись