• Главная
  • Каталог
  • Авторские права
  • Контакты



    Пирс
    Гибель и возрождение


    A_Ch
    «Пирс Й. Гибель и возрождение»: АСТ, АСТ-МОСКВА, Транзиткнига; М.; 2005
    ISBN 5-17-031336-5, 5-9713-1108-5, 5-9578-2724-Х

    Аннотация

    Кому могло понадобиться ограбить бедный монастырь, располагающим единственной ценностью - картиной, приписываемой Караваджо? Следователь Флавия ди Стефано удивлена - грабители украли не это полотно, а средневековое изображение Мадонны, за которое едва ли можно выручить большие деньги, хотя оно и почитается местными жителями как чудотворное.
    Глупая ошибка? Или наоборот - тщательно продуманное преступление?
    Флавия и английский искусствовед Джонатан Аргайл начинают расследование. И первое, с чем они сталкиваются, - загадочное убийство…

    Йен ПИРС
    ГИБЕЛЬ И ВОЗРОЖДЕНИЕ

    Рут

    ГЛАВА 1

    С незапамятных времен все деловые встречи в любой точке мира проходят по одному сценарию. Всегда имеются главный и тот, кто в действительности является таковым, а также тот, кто хочет им стать. Кроме того, есть еще их ставленники, враги и те, кто просто плывет по течению в надежде, что такая политика позволит им избежать неприятностей.
    Любая деловая встреча всегда предполагает предмет обсуждения и неизменно проявляет скрытое противостояние, вынуждает участников спора принять чью-то сторону. Иногда предмет спора является по-настоящему значимым и даже оправдывает затраченную на него энергию. Но лишь иногда.
    Одна из подобных встреч состоялась в сентябрьский полдень в Риме. Она проходила в большом, незатейливо обставленном помещении ветхого, покосившегося здания, характерного для района, известного в народе как Авентино.
    На собрании присутствовало двадцать человек в возрасте от тридцати пяти до семидесяти пяти лет, только мужчины. В повестке дня значилось четырнадцать вопросов, но только один из них был по-настоящему важным. Собравшиеся негласно разделились на две команды, каждая из которых была готова дать решительный бой по этому вопросу и наголову разгромить противника. При этом одни считали необходимым поставить заслон несерьезным и весьма опасным, на их взгляд, нововведениям, а другие боролись с косностью традиционалистов, не способных соответствовать запросам современного общества.
    «Встреча затянется до вечера», - подумал председательствующий, набрав в грудь побольше воздуха. Он от всей души надеялся, что их совместная двухчасовая молитва, предшествовавшая собранию, будет услышана и неминуемые разногласия не выльются в безобразную склоку.
    Однако он сомневался в возможности столь благополучного исхода. Сознавая, что подобные мысли граничат с ересью, он иногда жалел, что Господь не послал ему более скромных желаний - тогда, возможно, его не мучил бы страх, что он, отец Ксавье Мюнстер, тридцать девятый глава ордена пиетистов им. святого Иоанна, окажется последним. Он узрел воинственный блеск в глазах оппонентов, и сердце упало у него в груди.
    Возглавлял оппозицию отец Жан; он перемещал перед собой бумаги, словно танковые дивизионы, и ждал лишь сигнала, чтобы ринуться в бой. «Жан настроен на решительную битву, а ведь он не знает истинного положения дел, - с грустью отметил отец Ксавье. - Хотя, в сущности, какая разница?»
    - Ну что? - твердым голосом начал он, обращаясь к членам римского отделения ордена. - Быть может, начнем?

    Прошло пять часов. Истомленные долгими спорами братья потянулись к выходу. На террасе их, как обычно, ждал стол с аперитивами, но сегодня к нему подошли только несколько человек, не принимавших активного участия в непристойно жаркой перепалке. Остальные разбрелись по кельям (они больше напоминали комнаты в студенческом общежитии, но по старинке продолжали именоваться кельями): одни хотели помолиться в уединении, другие - выплеснуть негодование, распиравшее грудь.
    - Я очень рад, что вопрос наконец закрыт, - пробормотал один из младших братьев - высокий, красивый камерунец отец Поль. Он произнес это без малейшей обиды, что с его стороны было большим великодушием - вопрос о его возвращении в Африку стоял в самом конце повестки и на него в который уж раз не хватило времени.
    Молодой человек произнес эти слова в пространство, ни к кому в особенности не обращаясь. Услышал его только седой отец Жан, пристроившийся рядом с бутылкой перно. Он закинул голову вверх - отец Поль был выше его на добрых восемнадцать дюймов - и кивнул. Сегодняшняя дискуссия отняла у старика все силы; иногда он сам удивлялся и даже страшился той ненависти, которую будила в его незлобивом сердце реформистская деятельность отца Ксавье. Сегодня отец Жан пришел на террасу не для того, чтобы пообщаться с братьями; как ни странно, сегодня он пришел сюда выпить.
    «Раньше я не позволял себе подобной горячности», - сокрушался отец Жан, так и не сумевший до конца сжиться с новой для него ролью лидера оппозиции.
    Страсти, разгоревшиеся вокруг противостояния между ним и отцом Ксавье, сильно огорчали отца Жана; даже недовольство Ватикана не вызывало у него столь тяжелого чувства, как повисшее сегодня в воздухе недоброжелательство, но воспрепятствовать этому он не мог и не хотел. О примирении не могло быть и речи, ибо на кону, по глубокому убеждению отца Жана, стояло спасение человеческой души.
    Отец Жан по-прежнему считал себя верным членом ордена. Он не мыслил себя без него: ему едва исполнилось двенадцать лет, когда местный священник разглядел в нем нужные качества и забрал из сельской школы в монастырь.
    А Ксавье… без сомнения, светлый человек, но - дерзновенный. Конечно, в давние времена святые тоже не всегда были милосердными и кроткими проповедниками. Им тоже приходилось отстаивать свои взгляды в жесткой борьбе. Взять хотя бы святого Бернара или святого Игнасия: о них никто не скажет, что они были лояльны к чужому мнению. Но сейчас не средние века и даже не семнадцатый век. Старые методы остались в прошлом, теперь оружие святых отцов - терпение, такт, способность убеждать; и ни одно из этих качеств нельзя назвать сильной стороной Ксавье.
    Отец Жан печально кивал в такт своим мыслям.
    - Закрыт? - переспросил он. - Надолго ли? Боюсь, это была не последняя наша схватка.
    Отец Поль изогнул бровь.
    - Что можно добавить к сказанному? Все решено, разве нет? Вы добились своего и должны радоваться.
    Отец Поль мог говорить об этом спокойно, потому что он, едва ли не единственный из братьев, так и не принял ничьей стороны. Возможно, оттого что плохо понимал предмет спора. То есть он, конечно, знал, о чем речь, но не понимал истинного значения разногласий. Ему казалось, что братья могли бы потратить силы на решение более важных проблем.
    - Я победил с перевесом в один голос, - ответил отец Жан. - Всего в один голос. В прошлом году - что же Ксавье предлагал в тот раз? - его идею отклонили с перевесом в пять голосов. Так что для него этот проигрыш не поражение, а скорее победа. Время работает на него.
    Отец Поль налил себе апельсинового сока и медленно потягивал его через соломинку.
    - О Господи, как же мне хотелось бы вернуться домой! То, чем я занимаюсь здесь, не имеет никакого отношения к вере.
    Я знаю, - кивнул отец Жан, раздумывая, позволительно ли ему выпить еще одну рюмочку перно. - Наши раздоры, должно быть, шокировали вас, да это и неудивительно. Жаль, что мы опять не успели рассмотреть ваш вопрос. Надеюсь, в следующий раз, когда страсти улягутся, мы все же дойдем до него. Во всяком случае, я поспособствую этому.

    В то же самое время в нескольких километрах от Авентино, в самом центре города, протекала жизнь совсем другой, более многочисленной организации. Парадная дверь, недавно оборудованная новой дорогушей электроникой (как обычно, без всякой необходимости), открывалась и закрывалась, впуская и выпуская озабоченных полицейских. В тесных кабинетах с искусственным освещением секретари и делопроизводители сосредоточенно корпели над бумагами в надежде продвинуться по служебной лестнице. Этажом выше царила полная гармония: следователи дружно писали, читали, звонили - словом, делали все от них зависящее, чтобы вернуть народу утраченные ценности итальянского художественного наследия. А на самом верху, в кабинете, который корреспонденты уважаемых газет окрестили мозговым центром управления по борьбе с кражами произведений искусства, висела тишина, нарушаемая лишь надоедливым жужжанием большой синей мухи.
    Отлаженный механизм работал на автопилоте, мозговой центр отдыхал. День выдался жарким, и генерал Таддео Боттандо крепко спал.
    Только не торопитесь делать выводы. Боттандо перевалило за шестьдесят, и он уже сам признавал, что молодой задор перестал быть доминантной чертой его характера, однако громадный опыт следовательской работы с лихвой возмещал эту потерю. Ну и что, если временами он экономит силы? Его цепкая хватка, стратегическое мышление и блестящие организаторские способности ничуть не ослабли с течением лет. Каждый сотрудник управления отвечал за свой участок работы, и генерал не видел необходимости денно и нощно следить за подчиненными. Когда случалось нечто экстраординарное, а Боттандо, фигурально выражаясь, не было под рукой, любой член команды - например, Флавия ди Стефано - мог взять управление на себя.
    Все это он объяснил сегодня утром двум государственным мужам, тоже весьма почтенного возраста, пригласившим его на ленч в дорогой ресторан. Даже слишком дорого!!. По непонятным ему причинам Боттандо вдруг стал очень популярной фигурой. Единственное объяснение, которое он этому находил, - грандиозная операция, которую он успешно провернул несколько месяцев назад. Его вдруг необычайно полюбили в министерстве; оказалось, что у него там всегда было много доброжелателей, которые ему тайно покровительствовали и всячески пресекали козни его врагов. Странно, почему он раньше не замечал этой поддержки - все предыдущие годы он только и делал, что с кровью выбивал из министерства деньги на более или менее сносное существование отдела.
    Убаюканный похвалами, Боттандо разнежился и чуть ли не мурлыкал от удовольствия, почти единолично прикончив вторую, а затем и третью бутылку кьянти.
    И все же такой стреляный воробей, как он, должен был догадаться, что его пригласили сюда неспроста. Все эти знаки дружбы и восхищения должны были насторожить его, однако вино и жара сыграли с ним злую шутку - он напрочь утратил бдительность. К тому же в глубине души Боттандо был очень доверчив, несмотря на многолетнюю службу в полиции и обширный опыт общения с мошенниками всех мастей и даже более того - с высоким начальством.
    Он совершил сразу две ошибки: во-первых, убедил себя, что все они - коллеги, а значит, играют на одной стороне. А во-вторых, поверил, что они и в самом деле восхищаются им и ценят его заслуги.
    Боттандо купался в самодовольстве и благодушии до тех самых пор, пока старший из сотрапезников - в прошлой жизни, когда Боттандо возглавлял полицейский отдел в Милане, он отослал этого типа подальше с глаз долой - не наклонился к нему и с вкрадчивой улыбкой сказал:
    - Скажи, Таддео, как ты себе представляешь будущее управления? Я имею в виду отдаленное будущее, на годы вперед.
    Боттандо начал разглагольствовать о международном сотрудничестве и связях с регионами, о новых компьютерах, об оборудовании и о новых законах, которые облегчат процедуру конфискации незаконно вывезенных ценностей.
    - А ты сам? Какую роль ты отводишь себе?
    Если до этих пор он еще не почуял подвоха, то здесь уж точно должен был догадаться. Но нет, он и тут не заметил, что дверца огромной ловушки гостеприимно распахнута и готова принять его в свои объятия. Он заговорил о командном духе, о лидерстве, о наблюдательных функциях, об изучении иностранного языка; сам он владел французским - если не в совершенстве, то вполне свободно.
    - Хорошо, хорошо. Я так рад, что мы мыслим в одном направлении. Это значительно облегчает нашу задачу.
    И только сейчас, несмотря на одурманивающее действие жары, еды и питья, Боттандо вдруг ощутил предупреждающий укол где-то в основании массивного затылка. Он мысленно подобрался, приготовившись к отпору, и ждал, что последует дальше.
    - Ты, наверное, знаешь: грядет большая реорганизация. Создается новая структура.
    - Какая именно? Я снова что-то упустил?
    Нервное покашливание.
    - О Боже, нет. Проект еще не опубликован. Ты фактически первый, кто слышит о нем. Мы решили, что так будет лучше, поскольку он напрямую коснется тебя.
    Боттандо продолжал молчать, вопросительно выгнув бровь и насторожившись еще больше.
    - Честно говоря, я сам не в восторге от этих перестановок.
    Боттандо не сомневался в фальшивости подобного заявления. «Небось сам и затеял», - подумал он.
    - У нас столько людей не имеют ни малейшей перспективы карьерного роста. Продолжительность жизни увеличивается, старики активно работают, а куда девать молодежь? Из правительства уходят лучшие кадры, молодые люди не видят перспективы роста.
    К счастью, мы теперь живем в общеевропейском пространстве. Мы вступаем в новую эру, Таддео, и должны быть готовы к запросам этого времени. Нужно готовить себе место заранее - потом будет поздно. В связи с этим мы приняли решение - не подумай, что это только моя идея, ознакомить тебя с грядущими переменами.
    - Э-э… с какими переменами?
    - Первое: есть идея учредить межправительственную контактную группу, сотрудники которой будут заниматься согласованием общеевропейских проектов. Для начала предполагается попробовать ее силы в какой-нибудь одной сфере.
    Боттандо кивнул. Он уже слышал об этом. Каждые полгода какой-нибудь умник из министерства пытался продвинуться за счет очередного международного проекта. Правда, пока из этого ни разу не вышло ничего путного.
    - И второе, в конечном счете связанное с первым. Суть его заключается во взаимодействии твоего управления с новой международной структурой, призванной заниматься охраной культурного наследия.
    - Что-что?
    - Это общеевропейская организация, финансируемая Брюсселем, но нашему министру удалось убедить всех, что возглавить ее должен итальянец. Конкретно - ты.
    - Ну да: сидеть и сочинять меморандумы, которые никто никогда не станет читать.
    А вот это уже зависит от тебя. Вероятно, ты столкнешься с сопротивлением. Да ты и сам всегда сопротивляешься любым нововведениям. В общем, твоя задача сделать эту структуру полезной и нужной.
    - Там будет много иностранцев? - с подозрением спросил Боттандо.
    Они пожали плечами.
    - Тебе решать, кто там будет работать. Нужно еще обдумать бюджет, зарплаты. Естественно, штатное расписание должно быть сбалансированным.
    - Значит, будут иностранцы.
    - Да.
    - И где же будет находиться штаб новой еврочепухи?
    - Это пока под вопросом. Конечно, разумнее всего было бы расположить его в Брюсселе, но…
    - В Брюссель я не поеду, - заявил Боттандо. - Там дождь и…
    - …но исходя из других соображений предпочтительнее было бы здесь.
    - Из каких же?
    - Ну, например, из таких, что деньги, потраченные в Брюсселе, идут в бюджет Бельгии, а деньги, потраченные в Италии, идут в наш карман. Не говоря о том, что Италия - культурный центр Европы. Количество памятников на каждый квадратный километр у нас самое высокое в мире. По кражам у нас тоже первое место. Так что мы будем изо всех сил лоббировать в пользу Италии.
    - А как же мое управление?
    - Номинально остается за тобой, но, само собой разумеется, львиную долю работы тебе придется переложить на плечи кого-нибудь, кому ты можешь доверять.
    Боттандо откинулся на спинку стула, и по мере того, как сказанное доходило до него во всей своей полноте, его хорошее настроение медленно испарялось.
    - У меня есть выбор?
    - Никакого. Дело слишком важное, чтобы учитывать личные пожелания. Это вопрос национальной чести. Если ты откажешься, твое место займет другой. Через неделю ты должен приехать в Брюссель с готовым планом работы новой организации. В ближайшие дни тебе придется как следует потрудиться.
    Не зная, радоваться ему или сердиться, Боттандо вернулся в офис, чтобы обмозговать все плюсы и минусы неожиданного предложения, и, по своему обыкновению, вскоре заснул.
    Таким образом, время для анонимного звонка о готовящемся ограблении было выбрано не совсем удачно.

    В половине седьмого вечера Джонатан Аргайл шагал по римским улицам, отчасти даже наслаждаясь вечерней сутолокой - горожане спешили к ужину домой. Он устал. День выдался длинный и утомительный: с утра - лекции, которые превратились в рутину с тех пор, как он понял, что его знаний более чем достаточно, чтобы удовлетворить невысокие запросы слабых студентов, и перестал их бояться; потом два часа в душном чулане, служившем ему кабинетом, где к нему постоянно врывались студенты: «Нельзя ли мне сдать эту работу попозже?» или «Не могли бы вы снять ксерокопию с этой книги, чтобы мне не торчать из-за нее в библиотеке?» Он отсылал всех прочь и просил впредь не отвлекать его по пустякам. На все их просьбы он отвечал: «Нет».
    Нет и еще раз нет. К огромному его удовольствию, случайная перемена рода деятельности (девять месяцев назад он оставил карьеру торговца картинами и согласился на предложение университета прочитать цикл лекций по искусству барокко) выявила в нем доселе неведомую ему самому авторитарность. Несчастные, имевшие неосторожность выбрать его курс по романскому искусству и архитектуре с 1600 по 1750 год, дрожали от страха, отправляясь к нему на экзамен, а он ворчал, что студенты невероятно поглупели в сравнении с тем временем, когда он сам учился в университете.
    Барокко. Контрреформация. Бернини и Борромини, Мадерна и Поццо. Классные ребята. Рим - единственный город мира, где не нужны никакие слайды и репродукции: просто бери своих балбесов и води их по улицам. По понедельникам студенты отправлялись в пешие походы по городу одни, по средам он выводил их на экскурсии самолично. Mens sana in corpore sano. Здоровье и знания в одном флаконе. Не так уж мало, учитывая не особо сумасшедшую плату, которую вносили ослепленные любовью родители за то, чтобы покрыть своих отпрысков тонким слоем культурного налета.
    Еще более удивлял Аргайла открывшийся в нем педагогический талант. Непостижимым образом ему удалось передать свою безудержную страсть к исследованию «белых пятен» эпохи барокко своим студентам. Не всем, конечно, а лишь одной пятой от общего количества, однако коллеги говорили, что это очень большой процент, учитывая, с каким сырым материалом им приходится работать.
    Он даже не готовился к лекциям: единственной проблемой для него было решить, какие страницы истории оставить за рамками учебного курса. Каждый раз этот выбор давался ему с трудом, потому что рассказать хотелось решительно обо всем.
    - Средневековые монахи наказывали себя березовыми розгами, а мы истязаем себя, задавая студентам эссе, - однажды философски заметил декан факультета Возрождения. - Это практически одно и то же. Также больно и унизительно и так же входит в профессию. Правда, одновременно прозреваешь и начинаешь понимать тщету своих усилий.
    Тем не менее была одна загвоздка. Переход на новую работу неожиданно пробудил в Аргайле ранее дремавшее, а может быть, сознательно подавляемое тщеславие. Поначалу он согласился преподавать в университете только из-за безнадежной ситуации на рынке произведений искусства, однако вскоре обнаружил, что эта работа доставляет ему удовольствие, невзирая на бездарность и лень студентов. Он начал возвращаться к старым привычкам и удовольствиям и даже вытащил на свет давно заброшенную докторскую диссертацию. В нем снова вспыхнуло желание увидеть свое имя напечатанным. Ему будет достаточно даже скромной статьи, но только непременно со сносками и ссылками - чтобы все как положено, Заодно будет оправдание для посещения архивов. Все его коллеги что-нибудь писали, и ему частенько бывало неловко, когда за обедом в университетской столовой его вдруг спрашивали, над чем он сейчас работает. Это был неизбежный вопрос, от которого Джонатан каждый раз вздрагивал. И как же будет приятно ответить наконец что-то конкретное.
    Вот только о чем писать? Два месяца он не мог найти подходящей темы. Одни были слишком большими, другие - слишком незначительными или уже разработанными: общая проблема всей современной профессуры.
    В последнее время Аргайл постоянно обдумывал этот вопрос, за исключением тех дней, когда выставлял оценки. Сегодня, пока он шел домой, мысль о проверке студенческих работ постоянно маячила где-то в глубинах его сознания и даже помешала насладиться видом островка Тибуртина в дымке вечернего угарного газа, когда он проходил по мосту Гарибальди. Пятнадцать сочинений на тему иезуитских построек. Могло быть и хуже - например, если бы все его студенты взяли себя в руки и отнеслись к заданию серьезно. К счастью, некоторые тетрадки были довольно тоненькими. Нет, в принципе Аргайл уважал добросовестных студентов, но когда он проверял их работы, в нем невольно просыпалось отвращение к маленьким зубрилам, исписавшим целый ворох бумаги. Однако ничего не поделаешь: как минимум два часа вечернего времени придется посвятить чтению их писанины, стараясь сохранять спокойствие, когда кто-нибудь из них сообщит ему, что Рафаэль был папой, а Бернини научил ваянию Микеланджело.

    А ему так хотелось провести тихий вечер с Флавией. Сегодня утром она поклялась прийти пораньше и даже обещала приготовить ужин, что случалось от силы раз в несколько недель. Теперь (когда они решили в качестве эксперимента официально зарегистрировать свои отношения и жить вместе уже на законных основаниях; когда Аргайл обосновался на новой работе и перестал переживать из-за отсутствия денег) жизнь стала чудесной - насколько она может быть таковой, когда связываешь свою судьбу с женщиной, которая никогда не знает, во сколько она будет дома.
    Конечно, это не ее вина - так работают все полицейские, но иногда Аргайл злился: все-таки неприятно, когда тебя отодвигают на второй план из-за пропажи серебряного кубка, даже если это шедевр тосканской работы шестнадцатого века. И ладно бы один раз, но ведь эти кубки воровали постоянно! Казалось, воры не знают отдыха. Неужели им никогда не хочется провести вечер дома, задрав ноги повыше, как всем нормальным людям?
    Но сегодня Флавия точно придет: полчаса назад она позвонила ему, чтобы порадовать этим сообщением. В предвкушении встречи Аргайл решил исполнить свой долг и накупил всякой еды - поедят, как цивилизованные люди. Ему так не терпелось увидеться с Флавией, что, свернув на Виколоди-Седро, откуда до дома было уже рукой подать, он почти побежал.
    И тут же увидел, как навстречу ему торопливо шагает Флавия. Она быстро поцеловала его и виновато заглянула в лицо.
    - Ты что, возвращаешься в офис? - тоном прокурора спросил он. - Я знаю этот твой взгляд.
    - Совсем ненадолго. Я не задержусь.
    - Флавия, ты же обещала…
    - Не волнуйся, я быстро.
    - Знаю я твое «быстро».
    - Джонатан, ну что я могу поделать? Есть проблема, совсем небольшая - это действительно ненадолго.
    Он нахмурился; его хорошее настроение мгновенно испарилось.
    - Ладно, пойду проверять сочинения.
    - Хорошая мысль. К тому времени как ты закончишь, я уже вернусь. И весь оставшийся вечер мы проведем вместе.
    Сетуя вполголоса на необходимость проверять сочинения, Аргайл вошел в подъезд и поздоровался с пожилой синьорой с первого этажа. На втором он вежливо, но довольно прохладно кивнул Бруно - этот молодой парень наполнял ночную тишину очень громкой и очень плохой музыкой - и на третьем достал ключи от своей квартиры. Странно, подумал он, такое впечатление, что существует неразрывная связь между громкостью музыки и ее качеством: если громкая, то обязательно плохая. Почему-то в юности он этого не замечал.
    Через два часа он закончил проверку сочинений, а Флавии все не было. Через три часа он поужинал и все еще ждал. Через четыре часа Джонатан отправился спать.

    ГЛАВА 2

    - Когда поступил звонок? - недоверчиво спросила Флавия, когда ей вручили листок с расшифровкой анонимного звонка.
    Джулия, молодая практикантка со свежим личиком, которая, судя по всему, до сих пор продолжала отчитываться перед мамой, покраснела от волнения. Она ни в чем не провинилась: звонок поступил, когда все уже разошлись и, кроме нее, принять его было некому.
    - Около пяти. Вас уже не было, и я поднялась в кабинет к генералу.
    - И что он сказал?
    - Ничего, - нехотя ответила девушка. - Он спал.
    - И ты не стала его будить, потому что ты новенькая и еще не знаешь, что при определенных обстоятельствах это вполне позволительно. Хорошо. Не расстраивайся. Ты ни в чем не виновата.
    Флавия вздохнула. Иногда очень трудно быть справедливой. Ей было бы легче, если бы она могла наорать на практикантку.
    - Ладно, забудем. Значит, ты сама ответила на звонок?
    Дитя кивнуло, чувствуя, что гроза миновала.
    - Да, но ничего конкретного не сказали.
    - Никаких кодовых слов? Как ты думаешь: он не из тех, кто обычно звонит нам?
    - Нет. Он просто сказал, что в ближайшие дни произойдет серьезное ограбление. И назвал место - монастырь Сан-Джованни.
    - Ты пробила по компьютеру что у них есть? Джулия снова кивнула, радуясь, что догадалась просмотреть данные, занесенные в компьютер.
    - Монастырь уже грабили пару лет назад, после чего они провели полную инвентаризацию имущества. - Она взяла распечатку и продолжила: - Вообще-то у них нет ничего особенно ценного. Золотые и серебряные украшения они хранят по рекомендации генерала Боттандо в банковском сейфе. Единственная стоящая вещь - картина Караваджо. Это - значительное произведение, однако, по отзывам специалистов, не самое лучшее из его работ. К тому же авторство под соглашением.
    - Картина застрахована?
    - На этот счет информации нет.
    Флавия посмотрела на часы. Проклятие! Джонатан обидится, и будет прав.
    - Ты звонила в монастырь?
    - Там никто не берет трубку.
    - Где это находится?
    - В Авентино.
    - Пожалуй, я загляну туда по дороге домой, - вздохнула Флавия. - Скажу им, чтобы как следует запирали замки. У нас есть свободные люди, чтобы взять монастырь под наблюдение?
    Джулия покачала головой:
    - Только я.
    - Ты оставайся в офисе. Ладно, я подумаю. Свяжись с патрульными машинами и попроси, чтобы они включили в план объезда улицу, где находится монастырь. А сама, пока будешь сидеть здесь и пить всю ночь напролет кофе, посмотри, нет ли в списках пассажиров, прибывающих и убывающих из страны, лиц, состоящих у нас на учете. Поинтересуйся мероприятиями, которые должны проводиться в городе. Узнай, что происходило в последние дни. Короче, следи за новостями. Хорошо?

    Отец Ксавье все еще сидел за рабочим столом и обдумывал итоги собрания. Он без церемоний принял Флавию в своем кабинете и бесстрастно выслушал ее сообщение.
    - Вам, наверное, часто приходится иметь дело с подобными звонками? - заметил он.
    Флавия пожала плечами:
    - Довольно часто, но конкретное место называют редко. Мы не могли проигнорировать столь явное предупреждение. Я решила поставить вас в известность, чтобы вы приняли меры безопасности. Возможно, звонок был ложный, но лучше все-таки спрятать картину понадежнее. Хотя бы на время…
    Отец Ксавье снисходительно улыбнулся:
    - Думаю, в этом нет необходимости. Как только вор увидит картину собственными глазами, у него пропадет желание ее похищать.
    - Отчего же так? - заинтересовалась Флавия.
    - Картину сейчас реставрируют. Этот труд взял на себя американский специалист Дэниел Менцис. Должен сказать, у него основательный подход к делу. Он заранее предупредил меня, что люди, не знакомые с технологией восстановления картин, зачастую приходят в ужас, когда видят работу в начальной стадии. Я нисколько не сомневаюсь в его компетентности, но пока на картину просто страшно смотреть. Он удалил грязь и снял старый холст с красочным слоем девятнадцатого века, и сейчас там, по-моему, вообще нечего красть.
    - Может быть, у вас есть другие ценности, помимо Караваджо?
    Священник замешкался с ответом лишь на секунду.
    - Все, что мы имеем, представляет ценность только для нас. Для остальных людей эти вещи не стоят ничего. Кстати, вы знаете, нас уже пытались ограбить?
    Флавия кивнула.
    - Горький урок, - сказал отец Ксавье. - Мы всегда считали, что наша церковь должна быть открыта для всех желающих. Местные жители регулярно посещали ее. Но после ограбления мы решили закрыть вход с улицы. Я позаботился об этом, как только возглавил монастырь. Так что теперь в церковь можно попасть только со двора, но вход на территорию также закрыт для посторонних.
    - У вас стоит сигнализация?
    - Нет. Подобную меру сочли излишней. Я возражал, но высокий совет имеет решающее слово в таких вопросах.
    Флавия встала.
    - Возможно, это очередная шутка, но я сочла необходимым…
    Он кивнул и тоже поднялся и пожал ей на прощание руку.
    - Очень мило с вашей стороны, синьорина. В самом деле, тем более учитывая поздний час. Я приму все меры предосторожности.
    На обратном пути Флавия снова заглянула в офис проведать Джулию и узнать, как она справляется с поручением. Она понимала, что делать этого не следует: нет ничего хуже, когда начальник постоянно вмешивается в работу и стоит над душой. Такое поведение только нервирует подчиненных и порождает в них неуверенность. Она помнила это по себе. И все же сердце у нее было не на месте, и она решила зайти.
    - Ну как?
    - Пока никак. Я просматриваю аэропорты, гостиницы, отчеты аукционеров и галерейщиков. Пока ничего важного не нашла.
    - А не важного?
    - Да тоже не много. Вот разве что это: вчера вечером в Италию прилетела женщина, которая в прошлом году проходила свидетелем по нашему отделу. Она была просто свидетельницей, не замешана ни в каком криминале. Скорее наоборот - оказала посильную помощь.
    - И кто же это?
    - Некто Верней. Мэри Верней.
    У Флавии возникло ощущение, которое она испытывала всякий раз, когда чувствовала, что если ей и удастся избежать грандиозного провала, то это случится только благодаря редкостному везению, а не ее интеллектуальным способностям.
    - Видимо, один из ваших отчетов случайно попал в списки иммиграционной службы. Вот они и прислали сообщение.
    - Где она остановилась?
    - Не знаю. Но я попытаюсь выяснить, если вы считаете это важным.
    - Да, считаю. Будет тебе развлечение на всю ночь. Если понадобится, обзвони все гостиницы. И чем быстрее найдешь ее, тем лучше.
    - А кто она?
    - Старый друг. И очень умная женщина. Тебе она понравится.

    - Ах да. Мэри Верней, - сказал Боттандо па следующее утро. - Женщина из английской глубинки. Почему она тебя заинтересовала? Она всего лишь дала показания против Форстера. Во всяком случае, так я понял с твоих слов.
    - Благодаря ей мы смогли вернуть восемнадцать картин, - ответила Флавия, чувствуя, что придется сказать правду. - Естественно, я была счастлива и прекратила расследование. В конце концов, главная наша задача - возвращать утраченные ценности. Но когда все закончилось, у меня появилась абсолютная уверенность в том, что именно Мэри Верней похищала картины.
    - И ты молчала? - сказал Боттандо, слегка изогнув левую бровь. Он удивился, но не сильно. Флавия немного смутилась.
    - У меня не было против нее доказательств, и если бы я начала копать под нее, мы никогда не вернули бы картины. В тех обстоятельствах это была выгодная сделка.
    Боттандо кивнул. Он и сам поступил бы на ее месте точно так же.
    - И что? Она взялась за старое? Не очень благоразумно с ее стороны, не находишь?
    - Скорее неожиданно. Она уже не так молода, и я была уверена, что она прекратила свои эскапады. Деньги на жизнь у нее есть.
    Боттандо кивнул, но Флавия заметила, что он слушает ее вполуха.
    - Значит, она здесь, - резюмировал он. - Ты хочешь арестовать ее?
    Флавия покачала головой:
    - Нет. Мы можем поставить себя в неловкое положение. А если она совершенно чиста и приехала просто как туристка? Я не хочу предпринимать никаких официальных действий до тех пор, пока мы не сможем объяснить свой интерес к ее персоне. Но мне очень не нравится ее визит в Рим. По крайней мере я дам ей понять, что мы знаем о ее приезде. Пожалуй, я приглашу ее на коктейль. Она остановилась в «Боргоньони». С вашего разрешения я позвоню ей прямо сейчас и приставлю к ней нашего человека.
    Боттандо мгновенно вышел из прострации и нахмурился.
    - А где ты его возьмешь? У нас и так не хватает людей. Уж лучше направить кого-нибудь в монастырь. Хотя И там, по-моему, можно обойтись без подобных мер.
    - Ну, я бы так не…
    - Все. Если хочешь, возьми Джулию, и мы спишем расход на министерство. Пусть попрактикуется в настоящем деле. Но больше никого не трогай! Поставь Джулию напротив входа в монастырь Сан-Джованни и…
    - Она уже там.
    Боттандо вперил в нее долгий взгляд.
    - О-о, - сказал он, - хорошо. Потом, для разнообразия, можешь прикрепить ее к этой женщине, Верней. Через пару дней девушка начнет понимать, что такое полицейская работа. Но отвлекать других сотрудников я не разрешаю.
    Флавия знала, что он прав: использовать сразу двух человек - слишком большая роскошь. Даже отправив на дежурство Джулию, ей придется исписать уйму бумаги. Но присутствие в Риме Мэри Верней действовало Флавии на нервы, и с этим нужно было что-то делать.
    Она кивнула, и Боттандо проворчал:
    - Хорошо. Что-нибудь еще? Спасибо.
    Секретарша положила ему на стол увесистую папку.
    Он немедленно сбросил ее в ящик стола и с грохотом задвинул его, получив от этого явное удовольствие.
    - Если все, то я, пожалуй, выпью кофе.
    Флавия присмотрелась к нему внимательнее.
    - У вас неприятности? - спросила она. - Мне кажется, вы чем-то расстроены. Это последствия вчерашнего похода в ресторан? Вам подсыпали яд?
    Он состроил гримасу, сомневаясь, стоит ли ей все рассказывать, и не смог удержаться.
    - Садись. Мне нужно поделиться с тобой, - сказал он со вздохом.
    - Это внушает мне опасения, - заметила Флавия, усаживаясь в кресло напротив.
    - Как знать, как знать. Я сам еще не разобрался. Мне предложили повышение. Кажется.
    Флавия заморгала и молча смотрела на него, не зная, как реагировать.
    - Почему «кажется»? Обычно такие вещи не вызывают сомнений. Я что-то не пойму: мне следует поздравить вас или принести соболезнования?
    - Не знаю. Мне предложили повышение. Я должен буду возглавить совершенно бесполезную структуру, созданную только для того, чтобы выкачивать деньги из европейских налогоплательщиков. Если я откажусь занять эту должность, меня просто уволят. Со всеми подобающими выплатами и оформлением пенсии. Я тут сделал несколько звонков, и, похоже, у меня нет выбора.
    Флавия откинулась на спинку кресла и начала покусывать ноготь, обдумывая новость.
    - А если вы примете их предложение, вас не уволят?
    - Нет, но я буду возглавлять отдел лишь на бумаге. Поэтому я и подумал о тебе.
    - Почему? - осторожно поинтересовалась она.
    У меня есть к тебе два предложения. Первое: ты остаешься здесь и берешь на себя руководство. При этом тебе придется большую часть времени посвящать административной работе. Второе: ты будешь помогать мне в этой новой еврочепухе. Но там тебе придется подчиняться какому-нибудь англичанину или датчанину и посвящать административной работе практически все свое время. Понятно, что второе предложение предполагает очень хорошую зарплату - ты о такой и не мечтала. К тому же не облагаемую налогом. И нормированный рабочий день.
    - А что вы посоветуете?
    Он пожал плечами:
    - Что я? Ты останешься моей помощницей при любом раскладе. Выбирай, что тебе самой больше нравится.
    - Когда я должна дать ответ?
    Он сделал такой широкий жест, словно впереди у нее была целая вечность.
    - До конца недели. Мне очень не хочется тебя торопить, но я тоже должен определиться. У тебя будет возможность испытать себя в роли начальника, потому что я всю неделю буду занят - мне нужно представить им план работы. Имей в виду: за нами сейчас будут пристально следить из министерства. Я буду всем вам крайне признателен, если за это время не случится налета на президентскую художественную коллекцию или национальную галерею. И тем более ограбления монастыря, о чем нас предупредили заранее.
    - Неужели все так плохо?
    - Не идеально. Не идеально.

    ГЛАВА 3

    Дэн Менцис работал методично, тщательно и кропотливо, что совершенно не вязалось с его репутацией и габаритами. Несмотря на любовь к красивым жестам и частое употребление патетических фраз, особенно когда речь заходила об уничтожении того или иного культурного объекта, он, если принимался за дело, работал медленно и скрупулезно. Коллеги Менциса называли своих помощников командой, Менцис держал на подхвате целую армию - он вообще любил армейский жаргон. Получив заказ на крупный проект с богатым финансированием, Менцис превращался в театральную копию генерала Патона - перебегал из одного места в другое, криками подбадривая своих солдат и так же громогласно отдавая им распоряжения и приказы.
    Но в этой церкви он работал один. Как ни странно, он отдыхал. Ему казалось, что он восстанавливает здесь не только картины. Уже много лет он не работал один. Здесь он весь день, не разгибаясь, проводил наедине с картинами, пытаясь проникнуть в замысел автора и не замечая, как бежит время, как ломит спину и плечи, и чувствовал себя счастливым. Нужно почаще устраивать себе такие передышки, решил он как-то под вечер, когда сгущающиеся сумерки заставили его прекратить работу. Хотя бы раз в году нужно работать самостоятельно, думал он, разминая затекшие мышцы и смывая с рук краску. Или хотя бы раз в два года.
    Любой из его коллег, увидев его в этом тихом, самоуглубленном состоянии, был бы в шоке, настолько оно не вязалось с его обычным поведением и репутацией. Все знали Менциса как громогласного шоумена и любителя привлечь к себе внимание. В его адрес звучало одинаковое количество похвал и критики за театрализированный подход к столь серьезному делу, как возвращение к жизни художественных полотен. Он знал о таком к себе отношении и не принимал его близко к сердцу, считая неотъемлемой частью конкурентной борьбы. Он работал на совесть, а если и превращал свою работу в спектакль, так это только ради того, чтобы порадовать публику. Да, он хотел нравиться, полагая, что у него есть для этого все основания, и не понимал, почему критики и конкуренты так несправедливы к нему. Эти профаны ничего не смыслят в его методе. Его поддерживают многие, очень многие люди. Когда кто-нибудь заводил речь о том, что Менцис своими методами уничтожает полотна, он, как правило, не мог сдержаться и вступал в яростную перепалку. Мог пустить в ход и кулаки. А что прикажете делать? С дураками по-другому нельзя.
    В этой церкви он оказался не случайно. Удача не приходит сама - ее нужно заработать, заслужить. Впереди маячил крупный проект, и, чтобы получить его, Менцис был готов на все. Если ради этого придется полгода проторчать в Риме, значит, такова цена. Он занялся этим сомнительным Караваджо, чтобы не сидеть сложа руки. Своего рода благотворительность - потом можно будет к месту упомянуть об этом факте. Не говоря уж о том, что это великолепный повод бывать в нужных местах и общаться с людьми, которые принимают решения. Этот проект станет вершиной его карьеры, и он никому не позволит встать у себя на пути.
    Внезапно Менцис почувствовал чей-то взгляд. «Черт бы побрал этих туристов», - подумал он и продолжил работу, пытаясь стряхнуть неприятное ощущение, мешавшее сосредоточиться. Некоторое время ему это удавалось, но игнорировать присутствие постороннего человека становилось все труднее, и в конце концов он перепутал флаконы с раствором. На этом его терпению пришел конец.
    - Убирайтесь отсюда! - прогремел он, оборачиваясь. Глаза его презрительно сузились при виде жалкой фигуры с идиотским выражением лица. Господи Иисусе, это же надо иметь такое тупое лицо.
    - Мне очень жаль…
    - Меня не волнует, жаль вам или не жаль. Уходите. И кстати, как вы сюда, черт возьми, пробрались?
    - Э-э…я…
    - Вы не имеете права здесь находиться. Монастырь не туристический объект. Вам мало достопримечательностей в городе, что вы лезете сюда?
    - Яне…
    - Давайте-давайте. Уходите.
    Человечек не двигался с места, и Менцис окончательно вышел из себя. Он поднялся с колен и, схватив нахала за руку, протащил к выходу на улицу, по пути сняв с гвоздя большой старинный ключ. Он отпер дверь и, приоткрыв ее примерно на фут, вытолкал мужчину в проем.
    - Был очень рад познакомиться, - саркастически сказал он, глядя, как несчастный хлопает глазами, привыкая к яркому свету. - Заходите еще. Лет эдак через сто. Всего хорошего.
    На прощание он помахал непрошеному посетителю рукой, и Джулия, весь день просидевшая на ступеньках церкви, успела щелкнуть фотоаппаратом. На снимке Менцис приветливо махал рукой. Она сама не знала, зачем это сделала, - может быть, от нестерпимой скуки. Вот уже несколько часов она размышляла, правильно ли она поступила, избрав профессию полицейского; появление в дверях Менциса немного отвлекло ее от мрачных мыслей. Джулия подробно, ничего не упустив, описала произошедшую сцену в своем блокноте.

    Второй вечер подряд Аргайл возвращался домой, предвкушая приятный вечер с Флавией. Уже несколько недель им не удавалось нормально поговорить, и он начинал опасаться, что, если так пойдет и дальше, они могут полностью утратить контакт. Сегодня он и сам задержался, поэтому надеялся, что Флавия уже дома. Но нет, ее опять не было. Зато его ждал другой человек.
    - О Господи! - в изнеможении вымолвил он. - Что вы здесь делаете?
    На диване сидела маленькая элегантная женщина лет пятидесяти с небольшим и смотрела в окно. У нее было приятное улыбчивое лицо. Раньше оно казалось ему добрым. Она обладала редким талантом красиво стареть. Несмотря на сдержанность манер, миссис Верней была веселым и занимательным собеседником.
    Честное лицо. Таким людям сразу хочется доверять. Что лишний раз доказывало, насколько обманчиво первое впечатление и физиогномика в целом. Надо обратить на это внимание студентов; физиогномика являлась важной составляющей теории искусства семнадцатого века. Аргайл, исходя из своего опыта, считал ее абсолютно неверной. И Мэри Верней, эта преступница с лицом доброй тетушки, полностью доказывала его правоту.
    - Джонатан! - Миссис Верней встала и, улыбаясь, пошла ему навстречу. Она протянула руку. - Как я рада видеть тебя.
    Аргайл тихо зарычал.
    - Боюсь, не могу ответить вам тем же, - натянуто произнес он. - Как вы осмелились…
    - Ох, дорогой, - отмела она его протесты, - разумеется, я не рассчитывала на теплый прием, но, по-моему, ты устраиваешь бурю в стакане воды.
    - Вовсе нет.
    - Ох, Джонатан, не драматизируй.
    - Миссис Верней, вы лгунья, воровка и убийца. Вы подстроили все таким образом, что я не могу вывести вас на чистую воду. Но не могли же вы ожидать, что я обрадуюсь вашему приезду?
    - Ну… - протянула она, - если ты так на это смотришь…
    - Да, именно так. Нелепо предполагать иное.
    - Как я понимаю, Флавии ты ничего не рассказывал?
    - Рассказывал, но не все.
    - Интересно, почему ей так захотелось увидеться со мной? - слегка нахмурившись, сказала миссис Верней. - Ведь для нее я маленькая безобидная тетушка.
    Аргайл фыркнул.
    - Нет, ну действительно, так и есть. Я сейчас вся в делах - у меня же фабрика, и потом - я ремонтирую дом.
    - На неправедно нажитые деньги.
    - Неправедно нажитые? Нет, Джонатан, временами ты изъясняешься как герой викторианского романа.
    Что ж, если тебе нравится называть это так, пожалуйста, - я ремонтирую дом на неправедно нажитые деньги. Аргайл снова фыркнул.
    - И зачем вы сюда приехали?
    - Джин, пожалуйста. И тоник, если найдется.
    - Что?
    - Мне казалось, меня пригласили на коктейль.
    - Нет.
    Она нежно улыбнулась ему. «Я знаю, что тебе неприятно, дорогой», - говорила ее улыбка. Каким бы чудовищем она ни была, Аргайлу она всегда нравилась, и он решил проявить хотя бы элементарную вежливость.
    - Со льдом?
    - Да, пожалуйста.
    Аргайл смешал джин с тоником и подал ей бокал.
    - Я хотела бы внести ясность, - сказала миссис Верней, - Я нахожусь здесь не по собственной воле. У меня и в мыслях не было искать с вами встречи, когда я ехала в Рим. Я прекрасно понимала, какой меня здесь ожидал прием. - Она подняла руку, видя, что он хочет возразить. - Я нисколько не упрекаю тебя. Просто мне позвонила Флавия и пригласила на коктейль. Учитывая обстоятельства, я не смогла отказаться.
    - Какие обстоятельства?
    - Она знает о моем приезде. Это значит, что я у них на заметке. Но я приехала сюда просто как туристка, они напрасно потратят на меня время. Пусть Флавия не волнуется и ловит настоящих воров.
    - Вы тоже настоящая воровка.
    - Была ею, дорогой. Была. Это большая разница. Говорю же тебе: я отошла от дел.
    - Мне с трудом в это верится…
    - Послушай, - терпеливо сказала она. - Я приехала отдыхать и, клянусь, ничего не замышляю. Надеюсь, мне удастся убедить тебя в этом, и тогда ты, может быть, прекратишь строить из себя святошу и снова станешь нормальным человеком.
    - Я? Святоша? И это говорите мне вы?
    - Я понимаю, ты в шоке…
    - В самом деле? От чего же? - весело спросила Флавия, появляясь в дверях с пачкой макарон и двумя бутылками вина.
    - От радости снова видеть меня, - быстро ответила миссис Верней.
    - Правда, здорово? - сказала Флавия. - Как только я узнала, что миссис Верней в Риме, я подумала, как было бы чудесно…
    Миссис Верней улыбнулась:
    - И вот я здесь. Я тоже очень рада снова встретить вас обоих. Мне не терпится услышать все ваши новости. Как поживаете? Еще не поженились?
    - Свадьба осенью, - ответила Флавия. - Во всяком случае, мы так планируем.
    - О, мои поздравления, дорогие. Мои поздравления. Я пришлю вам свадебный подарок. Надеюсь, вы будете счастливы.
    - Спасибо. Я не знала, сможете ли вы поужинать с нами. Если вы заняты…
    - Отчего же, с удовольствием. Только я сама хотела пригласить вас. Если вы знаете поблизости приличный ресторан…
    - Как это мило. Почему бы и нет?
    Они обменялись фальшивыми улыбками, и Аргайл скривился, глядя на них.
    - Боюсь, я не смогу, - сказал он, изображая такое же фальшивое сожаление, и похлопал по стопке тетрадей на столе. - Дела, знаете ли, дела.
    Минут пять его уговаривали, но он проявил упорство. Услышав в свой адрес множество нелицеприятных замечаний, он был наконец вознагражден тем, что наблюдал из окна, как парочка лицемерок прошагала в ресторан за углом - они с Флавией ходили туда обедать, когда им надоедало готовить самим.
    Сварив себе на ужин макароны, Аргайл приступил к проверке сочинений. Не идеальный вечер - совсем не такой, какой он надеялся провести. Но в сравнении с предложенной ему альтернативой он изумителен.
    Еда была сносной, бесспорно. Небольшая симпатичная траттория с простыми и вкусными блюдами. Приветливые официанты умели создать обстановку неформального общения, возможную лишь в итальянских ресторанах.
    Женщины с удовольствием болтали и сплетничали, словно давно не видевшиеся подруги. Флавия мысленно аплодировала себе. Чего нельзя было сказать о Мэри Верней.
    Положение становилось серьезным. Конечно, она не надеялась, что итальянская полиция оставит ее визит совсем без внимания, но, учитывая их неповоротливую бюрократическую систему и вечную нехватку кадров, она должна была успеть провернуть свои дела к тому времени, когда карабинеры и управление по борьбе с кражами произведений искусства договорятся, кому из них следует взять иностранную гостью под свое наблюдение.
    Мэри Верней предприняла все меры, чтобы ее приезд в Италию остался незамеченным: купила билет на поезд, зная, какой тщательной бывает проверка в аэропортах, и повсюду расплачивалась только наличными. И тем не менее ее засекли. Вероятно, по регистрации в гостинице. Странно: она полагала, что подобной проверкой давно уже никто не занимается. И как видно, ошиблась. А может, им поступила информация на компьютер. Все это говорит лишь о том, как сильно она постарела и отстала от жизни.
    Мэри полагала, что итальянская полиция обратит на нее свое внимание не раньше, чем через неделю, однако они вычислили ее в первый же день и сразу поставили об этом в известность управление по борьбе с кражами произведений искусства. Флавия, конечно, не могла знать цели ее приезда, но наверняка постарается это выяснить. «Только бы Флавия не вздумала приставить ко мне „хвост“, - подумала Мэри. - Если она сделает это, то свяжет меня по рукам и ногам».
    Вернувшись в номер гостиницы, Мэри налила себе виски и начала прокручивать ситуацию. В 1973 году она уже останавливалась в «Боргоньони». Гостиница и тогда была роскошной, но сейчас стала еще лучше благодаря новой отделке и великолепно вышколенному персоналу. Кроме того, у нее имелось еще одно неоценимое достоинство: гостиница находилась всего в нескольких минутах ходьбы от галереи «Барберини». Учитывая тот факт, что в 1973 году Мэри приезжала для того, чтобы похитить из галереи «Барберини» небольшую, но очень симпатичную картину Мартини (у нее даже был соблазн оставить ее себе), «Боргоньони» была идеальным местом для проживания. Но главным, что и тогда, и сейчас склонило Мэри в пользу выбора именно этой гостиницы, было наличие нескольких выходов - для постояльцев, персонала и приема грузов. Мэри всегда учитывала количество выходов в здании на тот случай, если вдруг понадобится незаметно скрыться. Как, например, сейчас. Она позвонила по телефону и назначила встречу. Потом допила свое виски, переоделась и вышла на улицу, воспользовавшись выходом для персонала. Шагая в сторону гостиницы «Хасслер», она снова прокляла свое невезение. Она не обманывала Аргайла, когда сказала, что ведет теперь честный образ жизни. Да, она действительно больше двадцати пяти лет занималась кражей картин под заказ, и все эти годы фортуна была на ее стороне. На протяжении всей ее «карьеры» у нее был один-единственный прокол, но и тогда все обошлось благополучно. Однако в тот момент Мэри поняла, что пора ставить точку. Еще будучи юной девушкой, она сформулировала для себя правило, от которого старалась не отступать: никогда, ни при каких обстоятельствах не идти на риск. Поэтому после первой же неудачи Мэри продала компрометирующие ее картины, подсчитала барыши и пришла к выводу, что обеспечила себе безбедную старость.
    И все шло хорошо, когда вдруг, три недели назад, ей позвонила невестка, в состоянии еще более истеричном, чем всегда. Мэри старалась пореже встречаться с этой неумной женщиной. Почему ее сын - вполне нормальный, разумный человек - женился на неврастеничке, находилось за рамками ее понимания. Голова этой женщины была абсолютно пуста, и только в одном Мэри Верней ее бесспорно одобряла: невестка оказалась необыкновенно преданной матерью. Львиную долю времени Мэри уделяла своей драгоценной внучке - восьмилетней Луизе. В глазах малышки плясали лукавые огоньки, заставлявшие таять рассудочное сердце Мэри. Бабушка обожала маленькую упрямицу.
    Каким образом Костас Харанис прознал о ее безумной любви к внучке, осталось для Мэри тайной. Очень давно, тридцать лет назад, она выполнила для него заказ. Это был единственный раз в ее жизни, когда она смешала профессиональную деятельность и личные чувства. Костас заплатил аванс, и спустя некоторое время она привезла ему картину. И не расставалась с ним целый год - сначала они жили в Греции, потом путешествовали по всей Европе. Мэри знала, что Костас может быть очень опасен: когда он чего-то хотел, для него не существовало преград. Но тогда она не придавала этому значения - потому что в тот год он хотел только ее.
    Пять месяцев назад на ее горизонте вдруг появился Микис - сын Костаса и предложил ей работу. Мэри встретила его приветливо, но выполнить заказ отказалась:
    «Спасибо, нет. Угасший костер не разжечь. Я не беру заказов из сентиментальных чувств и окончательно отошла от дел». Мэри объяснила Микису, что занималась кражами только ради денег, а не для того, чтобы пощекотать себе нервы. Денег она накопила достаточно и не видела причин идти на риск.
    Микис Харанис чрезвычайно не понравился Мэри, и она была рада, что нашелся формальный повод ему отказать. Он не унаследовал ни силы, ни характера, ни ума, ни красоты своего отца. Избалованный молодой человек с непомерными амбициями. Мэри вспомнила эпизод, когда они с Костасом встретились для прощального объяснения. Микису тогда было шесть лет. Он стоял поодаль с приятелем. Потом мальчишки из-за чего-то повздорили, и завязалась драка. Микис одержал верх, после чего хладнокровно переломал приятелю все пальцы на руке. Отцу он сказал, что хотел преподать обидчику урок.
    Мэри этот эпизод не забыла, и даже если бы она очень нуждалась в деньгах, все равно отклонила бы его предложение, какие бы нежные воспоминания ни сохранились у нее о его отце.
    Она была уверена, что Микис обратится к кому-нибудь другому, однако спустя несколько недель он пришел к ней снова и на этот раз был гораздо настойчивее. Она вновь отказала ему. «Передай отцу, что я уже состарилась, - сказала она. - Найдите кого-нибудь порезвее».
    И тогда Микис похитил ее внучку. Как-то утром невестка отвезла ее в школу и высадила у ворот. Через два часа позвонила учительница и поинтересовалась, почему Луиза не пришла на урок. Сразу после нее позвонил Микис и посоветовал не обращаться в полицию. Мэри вспомнила, с каким выражением лица он ломал пальцы на руке у мальчишки, и похолодела.
    «С девочкой все в порядке, о ней хорошо заботятся, - успокоил их Микис. - На этот счет можете не волноваться. Луизе сказали, что родители решили устроить ей сюрприз и отправили немного отдохнуть. Она поверила. Теперь все зависит от Мэри. Дело нетрудное».
    В первые секунды страх и бешенство буквально парализовали несчастную женщину, но через несколько минут она осознала, что выбора у нее нет. Она позвонила Костасу в Афины, надеясь уговорить его отпустить ребенка, но он не брал трубку. Тогда она оставила ему сообщение на автоответчик - он не откликнулся. Наконец она поняла, что он действительно хочет заполучить эту картину, и по-настоящему испугалась. Она знала: когда Костас чего-то хочет, для него не существует преград.
    В тот же день она дала согласие Микису, сказав, что немедленно отправится в Рим и постарается выкрасть картину, которая так нужна его отцу. Микис обещал вернуть девочку в семью, как только заказ будет выполнен.
    Мэри так и не поняла, чем им приглянулась эта картина; на всякий случай она поинтересовалась ею еще после первой встречи с Микисом, но картина не числилась ни в одном справочнике. Сам Микис не посчитал нужным ввести Мэри в курс дела.
    Дав свое согласие, Мэри попыталась навести справки о монастыре Сан-Джованни, где находилась картина, но информация была очень скудной.
    Главная проблема заключалась в спешке. Обычно подготовка к такому делу занимала у нее не меньше полугода, а сейчас Харанис требовал уложиться в две недели. К тому же Микис не пожелал, чтобы она привлекала к делу посторонних людей.
    Мэри попыталась урезонить его:
    - Послушайте, дайте мне полгода, и не будет проблем. Если же она нужна вам срочно, лучше действовать напролом. Можно подъехать на грузовике, снести ворота, схватить картину и скрыться. Я не люблю действовать подобными методами, но вам-то какая разница? Я знаю людей…
    Микис покачал головой:
    - Абсолютно исключено. Мне не нужны лишние свидетели. Именно поэтому я остановился на вашей кандидатуре: вы всегда работаете в одиночку. Если бы мне понадобилась банда налетчиков, я сумел бы найти их без вашей помощи.
    В этом она не сомневалась. Кипя от злости, Мэри уступила и предложила наименее безопасный план, который можно было осуществить за столь короткое время.
    Через пять дней в Рим должна приехать группа паломников из Миннесоты по приглашению монастыря Сан-Джованни. Мэри удалось записаться в их группу через одного знакомого в Америке. Ей нужно всего несколько дней, чтобы перепроверить план и учесть возможные проблемы. В принципе при небольшом везении все должно пройти гладко.
    И вот, не прошло и суток, как ее обнаружила Флавия. Итальянка была очень вежлива и не делала никаких угрожающих намеков, однако дала понять, что не спустит с нее глаз. Подойдя к окну своего гостиничного номера, Мэри имела возможность в этом убедиться: за столиком кафе, расположенного прямо напротив входа в гостиницу, сидела та же девушка, которая шла за ней всю дорогу. Грубая работа, хотя, возможно, так и задумано.
    Итак, Мэри переоделась и вышла на улицу с другой стороны; она сомневалась, что итальянцы смогут приставить к ней больше одного человека. Петляя, она направилась к гостинице «Хасслер». Пешком поднялась на третий этаж и остановилась возле номера 327. Она всегда старалась приходить вовремя. Мэри чувствовала себя совершенно раздавленной, но будь она проклята, если даст ему это понять.
    - Добрый вечер, Микис, - сухо поздоровалась она, когда дверь отворилась.
    Мужчина протянул ей руку. Ему было лишь немного за тридцать, но брюшко уже намечалось. Она заметила, что перед ее приходом он пил. «Должно быть, тоже психует», - с презрительным злорадством подумала она.
    - Боюсь, у меня плохие новости, - с ходу начала Мэри.
    Микис нахмурился.
    - Очень плохие. Сегодня у меня была встреча с полицией. Узнав о моем приезде, они всполошились, словно потревоженное осиное гнездо. И в этом я виню вас.
    Он сдвинул брови еще сильнее.
    - И почему вы так думаете?
    - Потому что вы неуклюжий дилетант, вот почему. Может, вы обсуждали это дело с кем-то еще, подыскивая запасной вариант? Или хвастались перед друзьями? Если да, то вот вам результат.
    - Нет, - коротко ответил он, уставившись на нее.
    - Вы уверены? Абсолютно? Но кто-то же проболтался. Другого объяснения я не нахожу. И это точно была не я.
    - Абсолютно уверен, - твердо ответил грек, мотнув головой.
    - Теперь ничего не получится, - сказала Мэри. - Придется вам отказаться от своей затеи.
    И снова он покачал головой:
    - Мне жаль, но боюсь, что нет.
    - Вам легко говорить. Подстрекать из-за угла. Ведь это я отправлюсь за решетку. Но учтите: тогда и вы не получите свою картину. - Он не удостоил ее ответом, и она продолжила, надеясь все же достучаться до его разума: - Послушайте, я говорила вам, как я работаю. В сложившейся ситуации очень трудно что-то предпринять. Риск слишком велик. Никому не говорите ни слова, а еще лучше - уезжайте отсюда.
    - Этого я вам обещать не могу, - ровным голосом сказал он.
    - Операцию нужно отменить или хотя бы отложить на какое-то время.
    Микис покачал головой, потом раскрыл бумажник и показал ей небольшую фотографию.
    - Мне прислали ее сегодня утром. По-моему, она очень похожа на вас.
    Несколько секунд Мэри мрачно разглядывала снимок своей улыбающейся внучки. Как стало принято у современных похитителей, девочка была сфотографирована на фоне первой страницы свежей газеты. Чтобы не возникало сомнений. Попытка отговорить Микиса от безумной затеи не увенчалась успехом.
    - Что я должна на это сказать? - спросила она, глядя на фотографию.
    - Ничего. Я хочу, чтобы вы поняли: дело не терпит отлагательства.
    - Почему ваш отец не хочет купить картину? Вряд ли она дорого стоит. Во всяком случае, ему она наверняка по карману.
    Грек расплылся в широкой улыбке:
    - В правильных руках она может стоить огромных денег. Купить ее невозможно - картина не продается. Поэтому у нас нет другого пути.
    - Что вам с этой картины? Она не представляет собой ничего особенного. Хотите, я куплю вам другую, и вдвое дороже, только откажитесь от своей затеи.
    - Зачем она мне нужна - не ваша забота. Просто достаньте мне картину. Я верю в вашу удачу. И хватит тратить время на разговоры. Приступайте к заданию, и как можно быстрее.

    ***

    Через пять минут она покинула гостиницу, снедаемая бессильным гневом. Раньше она не позволяла себе так раскисать - еще один признак приближения старости. Мэри вдруг остро ощутила свое одиночество - у нее не было ни одного близкого человека, на кого она могла бы полностью положиться, а ее собственных сил уже недоставало.
    Мэри не привыкла к стрессовым ситуациям и чувствовала необходимость какой-то разрядки. Будь она мужчиной, она могла бы пойти и напиться, а потом подраться с кем-нибудь. Мэри вспомнила о девушке, которую приставили за ней следить, и решила отыграться хотя бы на ней. Войдя в свою гостиницу с заднего входа, она пересекла холл, вышла на улицу через главный вход и прямиком направилась к кафе напротив.
    - Простите, - обратилась она к юной особе, которая терпеливо сидела на своем месте и читала книгу. Не без удовлетворения Мэри заметила, как девушка потрясение приподнялась, осознав, что происходит.
    - Да?
    - Вы, должно быть, коллега Флавии.
    - Что?
    - Весь вечер вы следите за мной. Мне кажется, вам ужасно наскучило сидеть здесь с этой книгой. Я подумала: может, вы захотите подняться ко мне в номер и выпить чего-нибудь? Там вы будете следить за мной с большим комфортом.
    - Ах…
    - Не стесняйтесь. Поскольку мы какое-то время будем привязаны друг к другу, я решила подойти к вам и представиться. Тогда завтра утром мы сможем поздороваться, не притворяясь, будто не знакомы.
    - Я не думаю…
    - Я сообщу вам свое расписание на завтра, чтобы вы знали, где меня найти. А то вдруг потеряете? Смешно пытаться ходить за мной незаметно, когда я вас отлично вижу.
    - Послушайте…
    - Что, моя милая? Кстати, как вас зовут?
    - Джулия Контестанти.
    - Красивое имя.
    - Благодарю вас. Я не могу принять приглашение.
    - Почему?
    - Потому что не могу.
    - Ах, мне не следовало показывать, что я вас заметила, верно? Не беспокойтесь, - заговорщически прошептала Мэри, склонившись к девушке, - я никому не скажу. Обещаю. Должна ли я понимать это так, что вы отказываетесь со мной выпить?
    - Да, отказываюсь.
    - Жаль. Ну что ж, пойду спать. Я встану завтра в семь и уйду из гостиницы, когда откроются магазины. До полудня вы сможете найти меня в каком-нибудь из магазинов на виа Кондотти. Мне нужны новые туфли. Я не стану махать рукой, когда увижу вас. Это будет нашим маленьким секретом, правда? Спокойной ночи, моя дорогая.
    Покинув пунцовую от смущения девушку, Мэри Верней отправилась спать.

    ГЛАВА 4

    На следующее утро Аргайл пребывал в мрачном настроении и уныло жевал тост, когда Флавия, приняв душ, пришла к нему на кухню. Она вгляделась в лицо приятеля, пытаясь уловить его настроение, потом налила себе кофе и села.
    Последовало долгое молчание.
    - Что с тобой? - спросила она наконец.
    - Ничего.
    - Но я же вижу.
    Он пожевал тост, потом кивнул:
    - Ты права. Зачем ты пригласила к нам эту женщину?
    - Мэри Верней? Я думала, она тебе нравится.
    - Нет.
    - Так нужно для дела.
    - Какого?
    - Это был предупредительный выстрел. Она должна знать, что мы держим ее под прицелом. Джонатан, я хочу тебя спросить.
    Аргайл насторожился.
    - По делу о Джотто она проходила лишь свидетелем. Но судя по твоему поведению, она не так уж невинна, как я представила ее в своем рапорте?
    Аргайл неуверенно кивнул.
    - Раз уж ты спросила, я, пожалуй, расскажу тебе, как было на самом деле…
    Она жестом остановила его:
    - Лучше не надо. Мы вернули картины и, ко всеобщему удовольствию, закрыли дело. Если ты расскажешь мне сейчас, как все обстояло в действительности, я буду вынуждена доложить открывшиеся факты начальству. И снова начнется свистопляска. Понимаешь?
    Он кивнул.
    - Но если я выскажу предположение, что она - очень ловкая воровка, ты не посчитаешь себя обязанным вступиться за ее честь?
    Он покачал головой.
    - Так я и думала. Впрочем, я и тогда не очень ей верила.
    - Вот как? Ты ничего мне об этом не говорила.
    - Но я же понимала, что доказательств против нее у меня нет. Она помогла нам вернуть картины, и на тот момент это было главным. А сейчас я подозреваю, что она приехала сюда не просто отдохнуть.
    - Не знаю, - пожал плечами Аргайл. - Насколько мне известно, у нее сейчас достаточно денег. И к тому же она и правда уже немолода. Как ты собираешься с ней поступить?
    - Да никак. Буду следить за каждым ее шагом, поставлю жучка в телефон и буду вскрывать ее почту.
    - Она сразу заметит слежку.
    - В этом как раз и заключается идея… Она уверяла, что приехала сюда отдыхать. Возможно. Но я должна подстраховаться.
    - Это из-за нее ты вчера так поздно пришла? Флавия вздохнула. Так вот почему он расстроен. Абстрагируясь от ситуации, она его понимала. Но на практике ей хотелось, чтобы он сочувствовал ей и входил в ее положение. Как, по его мнению, она должна себя вести? Сидеть дома и ждать, когда все галереи разграбят?
    - Нет, - терпеливо ответила она. - Это не связано с миссис Верней. Мы получили анонимный звонок о готовящемся ограблении монастыря. Я пыталась им дозвониться, но они не отвечали на телефонные звонки. Пришлось идти к ним самой. Мне тоже это не нравится, но нам катастрофически не хватает людей с тех пор, как…
    - Знаю. Вам урезали бюджет.
    - Да. Я не ради собственного удовольствия бегаю ночью по темным переулкам.
    - Это уже радует. Ну ладно. Я, кажется, начинаю привыкать к твоему графику.
    - Только не изображай из себя страдальца.
    - А если я и в самом деле страдалец?
    - Перестань. Это моя работа. Мне самой уже все надоело.
    - О-о? Что за настроения?
    - Боттандо уходит.
    - Куда?
    - Уходит. Просто уходит. На повышение. Вопреки его желанию. В действительности это гораздо больше напоминает увольнение.
    Аргайл отложил тост.
    - Боже милостивый! Почему так вдруг? Что-то случилось?
    Государственный переворот. Он пробудет с нами еще два месяца, а потом возглавит какую-то бесполезную евроинициативу, благодаря которой в следующем году кражи у нас вырастут вдвое.
    - Ты говоришь так, словно все уже решено. Он что, даже не сопротивляется?
    - Нет. Говорит, что это бессмысленно.
    - Хм. И кто теперь будет за него?
    - Номинально наше управление остается за ним. Но реальное руководство он предложил мне. Если, конечно, я не захочу уйти вместе с ним.
    - Тебе хочется руководить?
    - Не знаю. Конечно, мне не хочется взваливать на себя ответственность, но… я не хочу работать под началом Паоло или кого-нибудь вроде него со стороны. Нет, этого я тоже не хочу.
    - Значит, ты предпочитаешь, чтобы все оставалось как есть.
    Она кивнула.
    - Но это нереально. Что же ты выбрала?
    - Я еще не думала об этом, - сказала она, пожимая плечами.
    - А чем ты будешь заниматься, если уйдешь вместе с ним в эту евроструктуру?
    - Буду сидеть в офисе и с девяти до пяти перебирать бумажки. Буду приходить домой в шесть. Никакой беготни по ночам. Уйма денег, не облагаемых налогом.
    Он кивнул:
    - Мечта любого нормального человека.
    - Да.
    Он снова кивнул.
    - И ты хочешь этого?
    - Я смогу больше времени проводить с тобой.
    - Я не просил об этом.
    - Ох, Джонатан, не знаю. Мне казалось, тебе хочется, чтобы я вела спокойную жизнь.
    - Я этого не говорил. Но разумеется, я буду рад видеть тебя чаще.
    - Надеюсь.
    - Если хочешь услышать мое мнение, то я считаю, что ты сойдешь с ума от скуки в этой евроструктуре и никакие деньги тебя от этого не спасут. Когда ты должна дать ответ?
    - Боттандо дал мне неделю.
    - Значит, всю неделю ты должна думать. Я тоже подумаю. А теперь давай поговорим о другом. Этот монастырь… Тебе удалось защитить его от бандитов? Кстати, что за монастырь?
    - Сан-Джованни. В Авентино. Он кивнул:
    - Я знаю его.
    - Правда?
    Флавия не уставала поражаться тому, как много Джонатан знал о ее городе. Сама она услышала о монастыре впервые.
    - У них есть картина Караваджо, - добавил Джонатан. - Правда, авторство под сомнением.
    - Полотно сейчас на реставрации.
    - Понятно. И кто реставратор?
    - Некто Дэн Менцис. Слыхал о таком? Аргайл улыбнулся и закивал:
    - Он настоящий ротвейлер.
    - По-твоему, эта картина может дорого стоить?
    - Если это действительно Караваджо и если Менцис не превратил ее в Моне, то да, тогда она может стоить очень дорого. Но сюжет ее слишком суров, чтобы привлечь скупщиков краденых полотен. Частным коллекционерам подавай что-нибудь более жизнерадостное: подсолнухи, импрессионистов и тому подобное. Никто не станет вешать в столовой религиозную картину в стиле барокко - люди просто не смогут есть. И потом, полотно слишком громоздкое. По моим представлениям, его нужно вывозить на грузовике.
    - А что там изображено?
    - Колесование святой Екатерины. Повесить подобное у себя в доме может только человек с психическими отклонениями. По-моему, уже одно это говорит о том, что автор картины не Караваджо. Он вообще не любил изображать женщин.
    - А почему ты назвал Менциса ротвейлером?
    - Он очень шумный, рычит так, что его слышно на много миль вокруг. Хотя, может быть, он из тех собак, что лают, да не кусают? Лично я с ним не знаком. Ты думаешь, он вступил с кем-то в сговор? Предупредил грабителей, что холст сняли с рамы и его можно с легкостью вывезти?
    Флавия пожала плечами:
    - Но если кто-то хочет ее выкрасть, ему нужно сделать это прежде, чем картину опять вставят в раму. И предоставить такую информацию может только Менцис.
    - Приставь к нему «хвост». Поставь прослушку и тому подобное… не мне тебя учить.
    - Говорю же тебе: у нас нет людей.

    Придя в офис, Флавия застала Джулию в расстроенных чувствах. Девушка не могла себе простить, что Мэри Верней так легко обнаружила ее слежку. От огорчения Джулия даже забыла, что решила уйти из полиции.
    - Не устраивай трагедию из-за ерунды, - сердито сказала Флавия, когда Джулия передала ей разговор с Мэри Верней и разразилась слезами. - Такое случается, и я сама виновата, что не предупредила тебя: эта женщина не так простодушна, как кажется на первый взгляд. Все, хватит лить слезы.
    Флавия прикусила язык, почувствовав, что разговаривает с девушкой почти как Боттандо. Но он бы по-отечески пожурил ее, а она высокомерно отчитала. Конечно, Джулии было от чего расстроиться: первый раз за все время практики ее отправили на задание, и она его провалила.
    - Сейчас ты пойдешь и напишешь рапорт, а потом я, возможно, дам тебе еще задание. Не переживай, еще наберешься опыта. Кто сейчас с ней?
    - Никого.
    - О Господи!
    Флавия встала и потянулась к своей сумке.
    - Где она? В гостинице?
    Джулия посмотрела на часы.
    - Она сказала, что с утра пойдет по магазинам и мы сможем найти ее на виа Кондотти.
    Ворча про себя, что такая работа никуда не годится, Флавия отправилась затыкать образовавшуюся дыру. «Передай Боттандо, - сказала она Джулии, уходя, - чтобы после ленча прислал мне кого-нибудь на замену. Я позвоню и скажу, куда приходить».
    Она отыскала Мэри Верней в обувном магазине - та примеряла пару весьма недешевых туфель. Легкая гримаска на ее лице говорила о том, что туфли не впору. Мэри заметила Флавию и помахала ей рукой.
    - Вы решили заменить Джулию? - спросила она.
    - Пришлось.
    - Чудесно. Надеюсь, вы не станете притворяться, будто мы не знакомы.
    - Зря вы так обошлись с ней, - холодно заметила Флавия. - У бедняжки все утро глаза не просыхают от слез. Вы же видели: она совсем молоденькая.
    - Извините, - сказала Мэри Верней, всем своим видом показывая, что ей действительно жаль. - У меня было очень плохое настроение и хотелось на ком-нибудь отыграться. Она попала под горячую руку. Позже я извинюсь перед ней. Но вы тоже поступили со мной не лучшим образом: приставили ко мне «хвост». Мне казалось, я заслуживаю лучшего обращения.
    - Если бы мы вас арестовали, это было бы действительно плохим обращением. А наблюдение - всего лишь предупредительная мера.
    Ладно, по крайней мере нам не придется все утро играть в прятки. Раз уж вы пришли, помогите. Я заметила, у вас хороший вкус. Мне нужно пальто. Что-нибудь не слишком дорогое и не очень вызывающее. Я хочу, чтобы оно соответствовало моему возрасту и не вызвало пересудов в нашей сельской глуши в Норфолке. Мне не хочется выделяться из толпы. Что вы посоветуете?
    Флавия порекомендовала магазин, в который наведывалась ее мать, когда приезжала в Рим. Она была немного старше и полнее миссис Верней, но продолжала тщательно следить за своей внешностью. Для начала можно сходить туда. Мэри Верней примерила еще несколько пар туфель и в конце концов потеряла надежду найти удобные и одновременно элегантные. Такие вещи всегда трудно найти.
    - Какой дорогой город, - пожаловалась она, выйдя на улицу. - Не представляю, как вы здесь живете, Флавия. Ведь вам не так уж много платят.
    - Как-то выкручиваюсь.
    - Я ужасно обрадовалась, узнав, что вы с Джонатаном по-прежнему вместе. Когда, вы сказали, собираетесь пожениться?
    - Осенью. По крайней мере так планируем.
    - Замечательно. Но на приглашение я, очевидно, рассчитывать не могу?
    - Пожалуй.
    Мэри печально вздохнула:
    - Так я и думала. Вы ужасно сердитесь на меня?
    - Нет, но только потому, что сама не захотела узнать о вас всей правды. В противном случае я, наверное, рассердилась бы.
    - Но вы больше не доверяете мне.
    Флавия усмехнулась. Она не могла устоять перед обаянием Мэри Верней.
    - Ни на йоту. Я не знаю, зачем вы приехали сюда. Вы сказали, что хотите просто отдохнуть. Возможно, это правда: ворам тоже нужно когда-то отдыхать. Но меня терзают сомнения.
    - Конечно, у вас есть основания не доверять мне, но в этот раз я приехала в Рим как абсолютно благонадежная туристка. Это я могу гарантировать.
    Они ходили по магазинам все утро. В конце концов Мэри Верней купила пальто, которое, по ее словам, ей понравилось, и пару туфель, которые были не нужны, но оказались такими удобными, что она не смогла устоять, а также кожаную сумочку - безумно дорогую, но ужасно симпатичную. Потом они направилась в ресторан, где просидели очень долго, но - Флавия должна была это признать - с удовольствием. Потом Мэри заказала бренди, а Флавия пошла звонить в офис, чтобы ее заменили. Конечно, она предпочла бы тайное наблюдение за английской гостьей, но теперь уж ничего не поделаешь. Чтобы не отрывать от работы других сотрудников, она позвонила Джулии.
    - О, об этом не беспокойся, - устало сказала она, когда девушка поинтересовалась, в какой точке ей нужно перехватить наблюдение. - Мы сидим в «Аль Моро». Подходи прямо к столику.
    Когда она вернулась, Мэри встретила ее лукавым взглядом. Как выяснилось, она уже расплатилась за обеих.
    - Вы хотите, чтобы меня обвинили в коррупции? За нами повсюду следят шпионы из своих. Я же говорила вам.
    - Это всего лишь счет. Правда, довольно большой. Не волнуйтесь. Ваше имя нигде не всплывет. Я угощаю.
    - Мне не нужно угощений.
    - Вы его заслужили. В конце концов, вы целых три часа таскались со мной по магазинам…
    - Я получала от этого удовольствие.
    - Ну что, мы можем идти?
    - Нет. Нужно подождать Джулию. Она пробудет с вами до вечера.
    - Как мило! Вот как надо путешествовать. Жаль, что я не догадывалась об этом раньше.
    - Мы не всегда так работаем. А вот и Джулия. Девушка с опаской приблизилась к их столу и серьезно нахмурила бровки.
    - Пожалуй, мне следует принести вам свои извинения, Джулия. Флавия очень рассердилась за мой вчерашний поступок. Признаю: я поступила необдуманно.
    - О, ничего, все в порядке, - ответила удивленная практикантка, которая была слишком хорошо воспитана.
    - Чудесно. Теперь Флавия может вернуться к работе. А мы с Джулией проведем замечательный день. Я собиралась навестить старых друзей по торговле картинами. Но некоторые из них немного… вы согласитесь побыть моей племянницей на сегодняшний вечер? Мы же не хотим никого напугать, верно?
    Флавии удалось спрятать улыбку при виде растерянного лица Джулии.
    - Ладно, развлекайтесь, - сказала она на прощание.
    - Мы постараемся, - ответила Мэри Верней. Джулия с сомнением посмотрела на нее.

    ***

    После завтрака Аргайл отправился в монастырь Сан-Джованни - взглянуть на Менциса и Караваджо. В глубине души у него теплилась слабая надежда, что ему удастся разгадать тайну происхождения этой картины. Тогда он мог бы опубликовать о ней статью, и не важно, кто окажется автором - Караваджо или другой художник.
    Заодно Джонатан надеялся узнать что-нибудь полезное для Флавии. Он понимал, что надежды эти очень призрачны, но по крайней мере экскурсия в монастырь внесет какое-то разнообразие в его жизнь. Преподавание - не самое скучное на свете дело, но он покривил бы душой, если бы сказал, что от предвкушения встречи со студентами кровь в его жилах начинает бежать быстрее. Такое случалось, только когда он перед самым началом занятий обнаруживал, что забыл дома свои конспекты. Хотя едва ли студенты могли это заметить.
    День выдался великолепный - вовсю светило солнце. Маршрут автобуса, следующего в Авентино, был настолько извилистым и долгим, что не было никакого смысла ждать его на грязной остановке. Мысль о пешей прогулке привела Джонатана в отличное настроение. Он перешел по мосту на другую сторону реки и прогулялся по самым красивым местам Авентино, потом поднялся на холм и, попетляв по тесным улочкам и аллеям, остановился у входа в монастырь Сан-Джованни.
    Ворота обители удивили его своей скромностью. Стиль барокко в самой своей основе противоречит духовному смирению, однако архитектору каким-то чудом удалось совместить несовместимое. На воротах с облупившейся терракотовой краской имелись все необходимые завитушки, но рисунок их был столь незатейлив, словно изначально они были призваны украсить обычный частный дом. Зато двери отлично справлялись со своей задачей: защищать обитателей монастыря от вторжения порочного мира. Выцветшие от солнечных лучей дубовые панели для большей прочности обили еще и металлом, а маленькое окошко забрали массивной чугунной решеткой. Единственным современным элементом ворот являлся звонок. «Орден святого Иоанна» - гласила надпись на табличке, прибитой над звонком. Аргайл нажал кнопку.
    Он ждал, что сейчас послышится шарканье ног, после чего в окошке за дверью появится согбенная фигура старика в сутане, с выбритой на голове тонзурой. Однако ему не довелось увидеть столь живописное зрелище: с тихим жужжанием двери медленно разъехались в стороны. И здесь цивилизация, подумал Аргайл, шагнув на территорию монастыря. Никакой романтики.
    Чем хорош Рим, так это тем, что в нем никто - даже тот, кто, казалось бы, изучил его вдоль и поперек, - не застрахован от сюрпризов. Любая улица города, какой бы убогой она ни казалась на первый взгляд, может таить в себе бриллиант, мимо которого ты будешь ходить неделями, не замечая, пока в один прекрасный день не застынешь перед ним в изумлении. Иногда это может быть игрушечных размеров часовня времен Возрождения, вокруг которой строитель из века двадцатого нагромоздил современный многоэтажный дом или которую он воткнул в центр транспортной развязки. Иногда - руины ромайского дворца между стоянкой для грузовиков и железнодорожными путями. Или собор, превращенный в обычное жилое здание, но с колоннами по периметру мощенного булыжником двора и с фонтаном, украшенным скульптурными изображениями нимф и богинь, приветствующих по вечерам усталых жильцов тихим звоном прозрачных струй.
    Обитель джованнистов (Аргайл нашел это название в путеводителе) была одним из таких мест. Монастырь располагался на тихой, ничем не примечательной улочке. На одной ее стороне стояла пара многоэтажных зданий, а рядом зияла пустотой огромная площадка, раскатанная бульдозером. Перед закладкой фундамента здесь обязательно поработают археологи. В общем, самая обычная улица. Если не считать очаровательной архитектурной группы, красивее которой Аргайлу не приходилось видеть. Это была точная копия монастыря в миниатюре: с настоящей часовней - более древней, чем остальные здания; с башней, которая, по идее, должна была упираться в небо, но не выполняла этой задачи из-за скромных размеров; с жилыми помещениями - двухэтажные домики с крышами, покрытыми зеленой и оранжевой черепицей, напоминали сельские коттеджи. Чуть поодаль виднелось административное здание, в котором, судя по всему, находились библиотека, зал собраний и подсобные помещения.
    Должно быть, архитектора вдохновил ландшафт - во всяком случае, он использовал его особенности при создании ансамбля, благодаря чему вся композиция казалась необыкновенно гармоничной. Приятное впечатление дополняли классические статуи, очевидно, найденные во время закладки сада, и ухоженная клумба с яркими однолетниками. Аргайл глубоко вдохнул и улыбнулся, восхищенный увиденным.
    - Доброе утро. Я отец Поль. Чем могу быть полезен?
    Аргайл вздрогнул. Вместо шаркающего старого монаха в шлепанцах, с ногами как спички, перед ним выросла фигура высокого, необычайно красивого негра. Рост мужчины составлял не меньше семи футов; он был прекрасно сложен, имел четкие, правильные черты лица и обладал великолепной кожей, излучающей здоровье. Белая одежда - льняная рубашка, льняные брюки и даже льняные туфли - еще больше подчеркивала его темную кожу. Маленький золотой крестик, висевший у него на шее, был единственным намеком на то, что мужчина имеет отношение к монастырю. Рядом с этим черным великаном Аргайл почувствовал себя тщедушным и бледным, тем более что таким он, собственно, и был.
    - А… - сказал Джонатан, оправившись от потрясения. - Да, доброе утро. Меня зовут Аргайл.
    Отец Поль вежливо кивнул, но продолжал смотреть на него, давая понять, что одной фамилии недостаточно. Однако озвучивать эту мысль он не стал.
    - Я пришел повидаться с мистером Менцисом.
    Аргайлу показалось, что по лицу нефа скользнула мимолетная тень, из чего он сделал вывод, что тот не испытывает к мистеру Менцису особой приязни. И тут же усомнился в своем впечатлении: когда отец Поль заговорил, голос его звучал ровно и глубоко.
    - Боюсь, он еще не пришел. Может быть, вы подождете его и выпьете чашечку кофе?
    - Спасибо, вы очень любезны. Я уже позавтракал. Можно мне зайти в часовню и взглянуть на его работу?
    - Пожалуйста, только там пока не на что смотреть. Мистер Иенцис отгородил большую часть нефа для своих нужд и забаррикадировал вход. Но вы можете осмотреть остальную часть церкви. Мне говорили, она очень красива.
    - А вы так не думаете?
    - Возможно, вы заметили, что я вырос в стране с другими традициями, сэр. Для меня такие вещи не очень много значат.
    Аргайл понимающе кивнул.
    - Я думаю, дверь церкви сейчас откроют. В последнее время нам приходится запирать ее на ночь, - продолжил отец Поль.
    - Да? А почему?
    «Потому что боитесь, что у вас украдут ваше маленькое, но очень ценное сокровище?» - мысленно продолжил он.
    - Год назад нас ограбили, и полиция порекомендовала нам запирать двери, если мы не хотим лишиться всего, что у нас осталось. По моим понятиям, у нас нечего красть, но, если верить полицейским, воры берут все, что можно унести. Короче говоря, нам посоветовали навесить замок. Не могу сказать, что мы восприняли это нововведение с восторгом. Вступая в орден, все мы даем клятву отказаться от материальных благ, поэтому некоторые братья считают, что запирать церковь от бедных и страждущих ради сохранения своих богатств неправильно. Это противоречит нашим убеждениям. Тем более что, повторюсь, у нас нет ничего ценного. Аргайл кивнул:
    - Вашим убеждениям противоречит почти вся история церкви.
    Отец Поль кивнул:
    - Я уже начал об этом догадываться.
    - А где вы сейчас проводите службу? Ведь Менцис, насколько я понимаю, оккупировал вашу часовню?
    - О, мы перебрались в трапезную. Иногда проводим службу в библиотеке. Надо сказать, там гораздо удобнее: в часовне сыровато, особенно зимой. Поскольку многие братья уже не первой молодости…
    - Понятно. Для них это - истязание плоти.
    - Простите?
    - Нет, ничего.
    - Пожалуйста, можете ждать его в часовне. Потом расскажете мне, чем он там занимается. Хорошо? Нам он не позволяет смотреть на свою работу раньше времени.
    Аргайл остался один и, чтобы убить время, пошел осматривать церковь. Она оказалась очень красивой - по крайней мере когда-то была красивой. По самым грубым прикидкам она была возведена не позднее пятнадцатого века. Дэн Менцис оставил в ней достаточно свободного места, чтобы Аргайл смог оценить простоту и изящество старинной церкви - несмотря на скромные размеры, в ней присутствовали и величие, и гармоничная красота.
    В семнадцатом веке строение, судя по всему, подверглось модернизации, но и здесь чувство меры не изменило архитектору. Его херувимы и ангелы на потолке, позолоченный лиственный орнамент и завитушки не нарушили оригинального стиля. Аргайл вздохнул с облегчением. В принципе он являлся ярым приверженцем барокко, но иногда в результате стараний отдельных представителей этого направления прелестные здания превращались в безвкусные постройки нуворишей.
    Изучив архитектуру церкви, Аргайл перешел к живописи. В первую очередь его интересовал Караваджо. К разочарованию Аргайла, на стене висела пустая рама, но даже по размерам ее он мог с уверенностью сказать, что это не Караваджо. Тот не писал таких больших картин. В гигантском соборе Сан-Андреа-делле-Валле или в Сан-Агнезе это полотно казалось бы совсем небольшим, но здесь оно выглядело огромным. Глядя на него, можно было подумать, что стены церкви возвели только для того, чтобы художник смог водрузить на них свое мрачное нравоучительное произведение. Картина была здесь столь же неуместна, как завывания плакальщиц на свадебном пиру. И конечно, размеры - восемь на двенадцать футов. Такую не очень-то и украдешь. Хотя, на взгляд Аргайла, церковь от такой утраты только выиграла бы. Единственное полотно, которое здесь действительно на своем месте, подумал он, так это маленькая «Мадонна» в боковом приделе.
    Небольшая картина, вернее, даже икона, сильно потемнела от времени, он с трудом разглядел образ женщины с младенцем, вольготно раскинувшимся у нее на руках. Тяжелый золотой оклад шел по контуру изображения, от головы к плечам и ниже. Как ни странно, перед иконой не было ни одной зажженной свечи. Аргайл не переносил, когда кто-нибудь страдал в одиночестве, всеми заброшенный и забытый. Бросив в ящик для пожертвований монетку, он зажег и поставил перед «Мадонной» свечу. «Вот так, любовь моя», - подумал он.
    - Спасибо, синьор, - произнес тихий женский голос - такой нежный и мелодичный, что подверженный суевериям Аргайл аж подпрыгнул.
    - Простите, я испугала вас.
    Аргайл обернулся и увидел перед собой женщину средних лет. В руках у нее были щетка и пластиковое ведро.
    - Нет-нет, ничего, - быстро сказал он. - Я не слышал, как вы подошли. Кто вы?
    - Я убираюсь в церкви, - сказала она. - Мы всегда следили здесь за порядком.
    - «Мы»?
    - Моя семья.
    - О-о…
    Повисла непродолжительная пауза, в течение которой они с любопытством разглядывали

    [1][2][3][4][5][Вперед]